Из Marie Claire.
Ваша подруга писатель Катя Метелица — образец добродетели, но даже ей далеко пока до вечного сияния славы мамы Муми-тролля. Потому что Муми-мама — святая, и вообще — ее не существует на самом деле.
Когда она о чем-то спрашивает — это всегда именно тот вопрос, на который вам очень хотелось бы ответить.
Горячий кофейник и банка варенья — это у нее найдется всегда. Даже в таких обстоятельствах, которые вполне можно считать экстремальными.
Она никогда не скажет: «Поел? Ну, скажи спасибо».
Она никогда не спросит: «А ты не забыл вымыть руки?»
Она никогда не говорит: «Ешь, а то остынет».
Ну и, конечно, никаких еще более бестактных вещей, от которых на душе становится тошно, — под видом воспитания или еще под каким-нибудь видом. Ее обычное настроение можно описать так: тихая радость. Такое впечатление, что она все время немножко поет, а ее мордочка на ощупь — как самый нежный белый бархат... Спросите меня: какой самый удивительный и притягательный женский характер во всей мировой художественной литературе, да и вообще самый удивительный и притягательный
на свете? Конечно же, скажу я, она. Муми-мама.
Она всегда вовремя скажет: «А ну-ка, малыши, быстро в лодку!», но никогда не станет командовать и раздражаться по пустякам. И, конечно, она не язвит. И не контролирует, — если вы понимаете, о чем я говорю. Она очень спокойно относится к тому, что семейство не слишком утруждается помогать ей по хозяйству, хотя хозяйство у них вроде как натуральное, — захлопочешься. Сама как-то справляется и, кажется, никогда не устает. Но при этом совсем не похожа на тех сверхдеятельных суперхозяек, которые буквально душат окружающих своей заботой. И не требует ни одобрения, ни благодарности, ни ответных
услуг — ничего. Она никогда не просит ни о чем, что вы не готовы для нее с радостью исполнить, и всегда угадывает, чего вам действительно хочется. Она вовсе не молчалива, но никогда не говорит дурацких и пустых слов «просто так». Она самое уютное создание на свете и делает необыкновенно уютным все вокруг, не случайно же все друзья Муми-тролля прибились к ним в дом — и фрекен Снорк с братом, и Снифф.
Лучшим местом для хранения золота она считает дно прогретого солнцем ручья: так, по ее мнению, золото смотрится наиболее впечатляюще. Она вообще любит красоту и красивые вещицы. Но расстается с ними так же легко, как одуванчик — с пухом. Утрата мебели, утвари и драгоценностей — совсем не то событие, которое может ее расстроить. Когда наводнение смывает и уносит бог весть куда ее дом, это называется приключением. Глядя сквозь дырку в потолке на свою затопленную кухню с плавающими по кругу стульями, она сказала: «Ужас как весело», — и принялась хохотать, даже просто падала от смеха, так что ее усадили в кресло-качалку.
Она никогда не бывает угрюма или утомлена, не встает с левой ноги, и у нее никогда не болит голова.
Если надо, она может быть очень отважной. Но главное, она никогда не лишает такой возможности — почувствовать себя отважными — других. Мужчин и мальчиков. «Если тебе интересно, ныряй!»
Однажды в самый разгар жаркого лета Муми-папа умудрился простудиться. Он не пожелал пить горячее молоко с луком и сахаром и ложиться в постель, уселся на качелях в саду, без конца сморкался, говорил, что просто у него ужасные сигары, и разбрасывал свои скомканные носовые платки по всей лужайке. Муми-мама уносила их в маленькой корзиночке. Позже, когда Муми-папе стало еще хуже, она принесла ему большой стакан яичного ликера с ромом, а когда — увы! — и это не помогло, притащила с чердака толстую тетрадь и спросила, почему бы ему не написать книгу о своей молодости: «Это, кажется, называется, мемауры или что-то в этом роде?»
Кстати, мой компьютер с упорством маньяка правит Муми-маму (вот и сейчас!) на Мумии-маму, Муми-папу-на папу этой мумии, а Муми-дол — на долину мумий. Меня это невероятно раздражает, но я пытаюсь уговаривать себя, что Ее (пытаюсь как-то вывернуться, чтобы не возиться с исправлениями) этот загробно-египетский карнавал только позабавил бы. Слово «мемауры» кажется мне более весомым, чем «мемуары» (тоже, впрочем, неплохо). Впрочем, возможно, она специально немножко придурилась: такого рода люди предпочитают казаться проще, чем они есть на самом деле.
Уверена, что если бы ей необходимо было расследовать преступление, она справилась бы не хуже самой мисс Марпл. Просто всякие расследования — не ее конек.
Всю зиму она спит вместе со всем своим семейством, набив живот сосновыми иголками, а по весне, проснувшись, всегда делает кораблики из березовой коры. И тот, для кого это очень важно, знает, что самый первый свой кораблик она делает специально для него.
Иногда на нее вдруг нападает шаловливое настроение, и она ведет себя совсем по-девчоночьи. В такие моменты
все, кто ее любят, начинают ее просто обожать.
Она очень любит устраивать пикники и небольшие приятные путешествия. В долгих, утомительных и по-настоящему опасных путешествиях ей никогда не изменяет присутствие духа.
Она всегда носит на локте сумочку с короткими ручками — прямо как английская королева Елизавета. А что там, в ее сумке, — непонятно и неизвестно.
В ней нет ни капли, ни малейшей молекулы искусственности или нарочитости. Или того, что называют «положение обязывает». Но при этом она самая настоящая, безупречная леди, — если вам понятен ход моих мыслей.
Когда ее муж, Муми-папа, почувствовав непреодолимую тягу к странствиям, ушел путешествовать с хатиф-наттами, никому ничего не объяснив и даже сам не понимая, почему ему пришлось уйти, - «Придет, когда придет», — вот что она сказала. А через некоторое время отправилась вместе с маленьким Муми-троллем на его поиски. Наверное, именно в тот момент Муми-папа как раз невыносимо затосковал по своей семье и своей веранде и вдруг подумал, что только там он по-настоящему вольная птица
и только там он - истинный искатель приключений, именно такой, каким и должен быть настоящий Муми-папа... А вскоре они нашли бутылку с письмом, в котором он писал, что сидит одинокий, голодный и замерзший на дереве, а вода поднимается все выше и выше. И они устроили все, чтобы его спасти, — и чтобы никогда уже больше не расставаться, вот как. Но у нее есть и некоторые слабости. Например, она может пожаловаться, что стала очень широка в талии... Да что там говорить, Муми-мама — мой кумир и идеал, героиня и богиня. Почему-то быть такой невозможно. Невозможно быть таким всепонима-ющим ангелом. Да это даже просто наивно — думать, что я могла бы когда-нибудь стать такой. Вообще никто на самом деле не может быть Муми-мамой, все на самом деле просто хотят быть с ней рядом. А самому быть вроде вольной птицы - это как Снусмум-рик. Летом здесь, зимой — в Гоа. Или возделывать маленькую табачную плантацию и писать мемуары, как Муми-папа. И Муми-троллем быть, конечно, очень здорово — с такой-то мамой. И очень хорошо представляешь себя взбалмошной Мюмлой, бестолковой Филифьонкой, независимой Туу-Тикки, или — вот! — ворчливым фармазоном Ондатром, который целыми днями валяется в гамаке, информирует о своих гастрономических предпочтениях и предсказывает конец света. Или свирепой Малышкой Мю, которая делает только то, что хочет, вместо сыроежек приносит из лесу домой мухоморы и всегда говорит то, что думает, и даже больше. Чтобы не расслаблялись, хо-хо. Отличная роль! Очень, на самом деле, мне подходит... И что с этим делать — совершенно непонятно.