[Messerschmitt_Bf.109G]

Название: Радость встречи
Рейтинг: общий
Размер: драбл
Персонажи: Муми-тролль, Снусмумрик
Примечание: стихи; написано просто так, под настроение; картинка рисовалась ранее, но вроде как подходит и под этовот

В апреле другие звезды.
И запахи дразнят нос,
И птицы вернуться в гнезда.
Отступит, вздохнув, мороз.

Зима расставляет точки.
Весна заведет рассказ.
Повыползут робко почки,
И стрелочки свежих астр.

Опять по горам с востока
Встает наливной рассвет,
И скоро уже по сроку
Родное "привет-привет"...

Проснулся. К окну в надежде
Услышать гармошки звук,
Чтоб дружной гурьбой, как прежде,
Под радостный сердца стук

Лететь по лугам за солнцем,
К хвостам привязав банты...
Снусмумрик с весной вернется.
С весною проснешься ты.

@темы: фанарт, фанфики

---

Шторм в твоем сердце

[Санди Зырянова]

Название: Шторм в твоем сердце
Рейтинг: общий
Размер: мини
Персонажи: Муми-мама, Туу-Тикки, хатифнатты
Саммари: у Муми-мамы тоже было бурное прошлое
Фик написан для команды Женщин на ФБ-2020


— А знаете, фру Туу-Тикки, — вдруг сказала Муми-мама, — я однажды путешествовала с хатифнаттами. В молодости, конечно, это было очень давно, но как же увлекательно!

Туу-Тикки с интересом воззрилась на нее.

Они сидели вдвоем на веранде. Вокруг сгустились сумерки — не бархатные, как это бывает летом ближе к полуночи, а прозрачные и черные, и мягкие, совершенно осенние звезды усеяли небосвод. И так же мягко сияла керосиновая лампа. Все уже разошлись по своим комнатам — скорее всего, еще никто не спал, но Муми-папа засел за очередную главу своих «Мемуаров», а молодежь в лице Муми-тролля, Малышки Мю и Снусмумрика или собралась поболтать, или затевала очередную проказу.

— Герр Муми говорил, что разочаровался в них, — осторожно начала Туу-Тикки, гадая, что бы могло понравиться Муми-маме в хатифнаттах. Молчаливые безликие существа с блеклыми глазами, которые плывут, и плывут, и плывут, сами не зная куда, в поисках грозы, которая только и может дать им видимость настоящей жизни, — и Муми-мама? Вот эта кругленькая, теплая, заботливая и хлопотливая Муми-мама?

— Ну да, конечно, но, знаете, фру Туу-Тикки, в каждом путешествии что-нибудь да случается такого, что потом можно вспомнить... Мне кажется, я никогда не была так счастлива, как в те дни, когда плыла на их лодочке...



***

Тогда она была очень молода и звалась фрекен Муми.

Ее воспитывала тетушка, очень решительная троллиха, у которой все стояло на своих местах: баночки с вареньем (обязательно подписанные!), памятные сувениры, сервизы «такие» и парадные, туфли выходные и домашние, мысли, чувства и убеждения. И это было правильно. Вот сними прошлогоднее крыжовниковое варенье с полки, а после обеда забудь поставить обратно — ни в жизнь потом не найдешь, где оно стояло! И будет торчать баночка неизвестно где, то на подоконнике, то посреди обеденного стола, нарушая безупречный порядок. А с чувствами или мыслями все еще хуже: не успеешь подумать что-нибудь не то, как уже весь по уши запутаешься.

— Тетя, — говорила фрекен Муми, — я бы хотела повидать мир.

— Зачем бы это? — подозрительно спрашивала тетушка.

— Но ведь я художница. А знаете, как надоело рисовать один и тот же пейзаж!

Тетушкин домик стоял в лощинке посреди четырех холмов. В какое окно ни выглянь, перед глазами представал склон одного из них. С девятью кустиками, с четырьмя ивами у подножия вокруг родника, с белыми камнями и с одним большим дубом. Спору нет, все они были очень живописны, но фрекен Муми хотелось рисовать что-нибудь еще.

Небо. Холмы закрывали его, и даже солнце или луну можно было увидеть лишь тогда, когда они оказывались в зените.

Море. Фрекен Муми никогда не видела море, хотя до него было, в общем, недалеко.

Леса.

Горы.

Равнины.

— Художница! Ишь чего удумала, — воскликнула тетушка. — Кому нужны картинки? Да еще и пейзажи! Если уж хочешь рисовать что-то полезное, рисуй натюрморты: фрукты, цветы и прочее. Натюрморты с фруктами будут покупать для столовых, а с цветами — для гостиных... Разумеется, если ты научишься действительно рисовать, а не просто черкать по бумаге, как сейчас!

— Но... — начала фрекен Муми, однако тетушка еще не договорила.

— А еще неплохо бы научиться рисовать портреты, — строго сказала она. — Тогда у тебя, пожалуй, появятся заказчики. Но что-то мне не верится, что ты сможешь этому научиться, слишком уж сложно для тебя.

— Я попробую, — тихо произнесла фрекен Муми.

— Пробуй, конечно, только не очень-то рассчитывай на успех. Уж лучше бы ты научилась выращивать овощи и готовить, чтобы прослыть хорошей хозяйкой. Этак и среди соседей скорее авторитету наберешься, и для семьи полезно.

«Полезно» было любимым тетушкиным словом.

Фрекен Муми понимала, что тетушка желает ей добра, но она была уже взрослой и догадывалась, что добро для тетушки и добро для самой фрекен Муми, пожалуй, не одно и то же. Однако возражать тетушке ей не хотелось, чтобы не обидеть эту, в общем, добрую старушенцию, и фрекен Муми честно училась работать на огороде, готовить всякую вкуснятину и брать на себя вопросы хозяйства, покупок и прочего.

Время на рисование оставалось только по вечерам, и то если тетушка не жаловалась на суставы — тогда их следовало растирать, и не поручала рукоделие. Поэтому натюрморты у нее получались через раз, а с портретами дело и вовсе застопорилось. И чем дальше, тем сильнее фрекен Муми хотелось увидеть море.

Тетушка очень возмущалась из-за этого.

— Да зачем тебе это море? — говорила она. — Там бывают шторма с волнами выше дома, которые потом выбрасывают на берег массу водорослей и плавника — фу, как он противно пахнет! Там бывают ветра, которые, между прочим, могут надуть ячмень на глазу. А какие там бывают противные острова: голые, каменистые, на которых даже огород нельзя разбить. Его и рисовать-то нет смысла: однообразные синие волны, и больше ничего. Кое-кто, правда, наловчился ловить там рыбу, но не проще ли покупать ее на рынке? Нет, в море нет никакой пользы.

— Но я...

— Почему ты мне все время перечишь? Ты просто не хочешь подумать, что тебе море, что ты морю!

Тетушка прошлась туда-сюда по комнате, что у нее означало высшую степень раздражения.

— По этому морю плавают мерзкие хатифнатты, о которых и говорить-то в обществе неприлично, — произнесла она веско. — Они ведут разгульную жизнь!

Фрекен Муми после этого разговора снились бесконечные синие волны, и ветра, и шторма, и груды водорослей, выброшенных на берега каменистых островов, и маленькие белые паруса хатифнаттов, ведущих разгульную жизнь. И ночь, и две, и три. А на четвертую ночь она решилась. Оставила тете записку с благодарностью. Собрала сумку, в которой было все полезное: желудочный порошок, пудреница (тетя делала большой упор на привлекательность для троллей), запасные носочки, карамельки, носовой платок, бутерброд, бутылка с соком и прочее. И отдельно тубус для бумаги, кисти и краски.

Заботливо притворила дверь, чтобы тетушку не просквозило.

Полила напоследок фасоль в огороде.

И ушла.

Как только она вышла из лощины, ей в лицо ударил ветер. Пах он не так, как в лощине, где всегда стояла сырость, — у фрекен Муми закружилась голова от аромата свежести и разнотравья, и она с воплями «Пи-хо!» кинулась бежать, приплясывая и сама не зная, куда. А вокруг стояли леса, и цветы, и небо, и облака, и солнце, поднимавшееся над горизонтом, и все это необходимо было срочно увидеть, и рассмотреть, и запомнить, и запечатлеть в самом сердце, чтобы нарисовать...

Фрекен Муми боялась, что у нее не хватит бумаги.

Навстречу ей шел какой-то Хемуль.

— Уважаемый герр Хемуль, — запыхавшись, еще издалека закричала фрекен Муми, — добрый день! Какая хорошая погода! Все ли здоровы в вашей семье?

Так учила ее тетушка.

— Погода как погода, бывает и лучше, — буркнул Хемуль, определенно не понимая, что этой молодой троллихе до его семьи.

— А не подскажете ли, как пройти к морю?

— Море, — хмыкнул Хемуль. — Не понимаю, что вы все в нем находите. Вот мой кузен что ни день на берегу толчется — ракушки он собирает, видите ли!

Фрекен Муми еще не знала, что большинство Хемулей что-нибудь да собирает.

— Ракушки, — сказала она. — Это же так красиво!

И она тут же мысленно пообещала самой себе, что, когда у нее будет свой собственный домик художницы, она вместо осточертевшего — ух, как же он ей надоел! — огорода посадит у домика розы и обложит розовые клумбы ракушками.

— Вам, молодежи, лишь бы красиво, — продолжать ворчать Хемуль. — Ступайте вот по этой дороге, никуда не сворачивая.

— Благодарю вас, вы очень любезны, герр Хемуль, — воскликнула фрекен Муми, но он уже отвернулся и пошел по своим делам.

Фрекен Муми зашагала по указанной дороге. Пробежка с непривычки оказалась очень утомительной, лапки заболели, дыхание сбилось, и сердце колотилось до боли. А от свежего воздуха запершило в груди. Не будь встречи с Хемулем, фрекен Муми задумалась бы над тем, что к свободе нужно привыкать постепенно. Но сейчас ее больше занимало, грубиян ли Хемуль или тетушка привила ей чрезмерную вежливость.

Если подумать, все чрезмерное немного чрезмерно, решила фрекен Муми.

Дорога вильнула среди холмов, закрывших обзор, и вдруг выбежала из них, и перед фрекен Муми сверкнуло море.

Оно было внизу — дорога шла по обрыву и сворачивала дальше, а к морю вела узкая и очень крутая старая лесенка с трухлявыми деревянными ступенями и шаткими поручнями. При одном взгляде на эту лесенку кружилась голова, но фрекен Муми подумала, что если она не наберется храбрости и не спустится, то ей уже и не придется рисовать морские пейзажи.

И решилась.

На третьей ступеньке она догадалась повернуться спиной, иначе точно бы упала.

На пятнадцатой — остановилась отдохнуть.

На сорок второй — подумала, что эту лесенку тоже было бы интересно нарисовать.

И, наконец, ее лапки коснулись горячего песка.

— Море! — закричала фрекен Муми. — Море! Водоросли! Ветер! Волны!

Ветер тут и правда был не такой, как везде, а особенный, потому что он напитался бесконечными синими просторами, морской солью и памятью о каменистых островах и штормах. Как это было здорово!

Фрекен Муми достала сперва сок и бутерброды, чтобы подкрепиться.

Потом немного подремала.

А дальше — дальше у нее просто не было другого выбора, как вытащить бумагу и рисовать, рисовать, рисовать синюю бесконечность, и облака, и птиц над волнами, и маленький белый парус вдали...

Она закончила рисунок, когда лодочка под парусом пристала неподалеку, и на берег сошли моряки.

Что это были за моряки! Маленькие, похожие на набитые ватой носочки, только с лапками и круглыми глазами!

— Добрый день, — поздоровалась фрекен Муми.

Они поклонились ей в ответ, и, приободрившись, она продолжала:

— Как поживаете? Как прошел рейс? Не случалось ли штормов на море, пока вы плавали?

Но моряки лишь молча поклонились ей еще раз, и фрекен Муми подумала: «А вдруг они не понимают по-нашему?»

— Ой, ваша лодочка сейчас уплывет, — воскликнула она, заметив, что фалинь развязался. И тогда моряки повернулись и засеменили к лодке, чтобы привязать ее получше. Фрекен Муми пошла за ними.

— А я тут, знаете ли, рисую, море так прекрасно в ясную погоду, — снова заговорила она, и моряки — уже в третий раз! — повернулись и церемонно раскланялись. «Уж не слишком ли я навязчива? Но это мой последний шанс...» — Простите, а не берете ли вы пассажиров?

И снова они поклонились, и фрекен Муми, приняв это за согласие, запрыгнула на борт.

Они оттолкнулись от берега и поплыли.

Куда? — молчаливые моряки не сказали ни слова ни о порте назначения, ни о цели путешествия. То были определенно не пассажирские перевозки, ведь у них на борту была лишь одна пассажирка, и то случайная, и не грузовые перевозки — такое маленькое суденышко не могло взять сколько-нибудь существенный груз, и не спорт, иначе оно бы участвовало в регате. «Может быть, это почтовый парусник? А может, это частное судно, и они путешествуют ради собственного развлечения? Они туристы, точно!» — и на этом фрекен Муми успокоилась и снова достала краски и бумагу.

Она рисовала облака, переменчивые и подвижные, и волны, и дельфинов. Рисовала белый парус и своих молчаливых попутчиков. Когда им попался каменистый островок, она и его нарисовала — вместе с грудами высохших водорослей и плавника. Туристы же деловито разыскали камень, видимо, условленный, и положили под него сверточек бересты.

Фрекен Муми это очень понравилось. Она представила себе морских туристов, которые соревнуются, кто больше пройдет по морю, и оставляют друг для друга записки под камнями на островах.

Как это было здорово!

Она помогала новым друзьям ставить парус, грести при необходимости и в очередь становилась к штурвалу. Ее не тяготило молчание — наоборот, она была просто счастлива плыть в тишине, нарушаемой только плеском волн и редкими птичьими криками. Не беспокоил и запах — что может быть прекраснее соленого запаха моря!

Кругленькое тело ее становилось таким же худым и вытянутым, как у попутчиков, а глаза — такими же блеклыми и переменчивыми. Она увидела это в зеркальце — и нарисовала автопортрет. Сейчас она нравилась себе куда больше, чем дома. Лапки утратили заскорузлость от работы на огороде, приобретя твердые маленькие мозоли от весел, мысли стали четче и глубже, рисунки — увереннее, ведь теперь она рисовала каждый день помногу.

И еще она научилась плавать.

Но однажды на горизонте появилась очень темная тучка, и туристы забеспокоились. И не зря! Вскоре небо заволоклось темными облаками, похожими на плотный войлок и мрачными; ветер начал крепчать, и лодочка с надутым, твердым парусом понеслась по волнам с сумасшедшей скоростью, а волны вздыбились и то и дело перекатывались через палубу. Это, конечно, следовало бы немедленно зарисовать, да как тут рисовать, если брызгами и пеной сразу же размоет все краски, а бумагу — унесет ветром? И фрекен Муми, старательно помогая товарищам удержать штурвал, в то же время разглядывала и запоминала все, что видит: и птицу, несомую порывом ветра, и позеленевшие темные горы — она и не знала, что волна может быть такой огромной, и мокрую палубу...

Закоченевшими пальцами они принялись отвязывать парус, но пеньковые канаты сильно набухли и не хотели развязываться.

Один из туристов привязался линьком к поручню и спустился в трюм, откуда вышел с топором. Фрекен Муми испугалась, но он всего лишь рубанул по мачте. Вскоре мачта с парусом свалилась за борт. Скорость лодочки живо снизилась, и ветер больше не гнал ее в самую толщу волны, а команда уселась на весла. Бедные их лапки! На них сразу появились кровавые мозоли, но понятно было, что уж лучше мозоли, чем гибель в морской пучине.

И вдруг налетевшим шквалом лодочку швырнуло на маленький островок, разнеся в щепы. Легкие моряки упали на этот островок, цепляясь за камни, а фрекен Муми понесло дальше, дальше, дальше — и с верхушки огромной волны она увидела полосу береговой линии, по которой кто-то бегал, размахивая лапками...



***

— Мой тубус с рисунками унесло в море, — грустно завершила Муми-мама. — Подумать только, фру Туу-Тикки, с тех пор я ни разу не рисовала до того, как мы очутились на маяке!

Туу-Тикки с любопытством посмотрела на нее.

— И вы все это время разводили огород, — заметила она. — И заботились о ком-то. Я даже больше скажу, фру Муми: очень похоже, что вам ни минуты не давали побыть в тишине!

— Да, — ответила она, — но у меня теперь есть дети. И розы, и клумбы, обложенные ракушками. Нельзя ничего приобрести, если не потеряешь.

— И вот дети выросли. Теперь вы снова будете рисовать?

Муми-мама помолчала.

— Осень наступает, — сказала она. — Вы знаете, фру Туу-Тикки, Муми-папа очень возмущался, что я поставила керосиновую лампу. Он всегда сердится, когда я выношу ее на веранду в первый раз. Ведь это значит, что лето кончилось.

— За летом приходит зима, — указала Туу-Тикки. — Летом здесь растут розы, зимой растет снег. Таков их уговор. Было бы очень скучно, если бы всегда царило только лето и лето.

— Никому не хочется набивать живот хвоей и ложиться в спячку, — засмеялась Муми-мама.

Лапка Туу-Тикки легла на ее лапку.

Откуда-то Туу-Тикки знала, что по весне Муми-папа не найдет Муми-маму в доме. И как знать, может быть, он не найдет ее больше никогда.

Ведь она тогда так и не нарисовала шторм. Шторм, который так и не ушел из ее сердца.

@темы: фанфики

---

[Лис]

Арт по "Муми-троллям" на текущей ФБ:
archiveofourown.org/collections/fk20_gpg13_visu...

И фик:
archiveofourown.org/collections/fk20_gpg13_drab...

@темы: ссылки, фанарт, фанфики

---

Зимняя песня

[Санди Зырянова]

Название: Зимняя песня
Автор: Санди для WTF Moomins 2020
Пейринг/Персонажи: Снусмумрик, Хомса, упоминается Муми-тролль
джен, драббл, G
Жанр: лирическая зарисовка

Снусмумрик шагал по дороге, что-то насвистывая. Сначала он свистел без порядка и цели, затем из его свиста начали вырисовываться какие-то мелодии. Но они исчезали до того, как Снусмумрик успевал их запомнить. Впрочем, его это не смущало: когда придет время, мелодии вернутся к нему сами.
Дома Муми-дола давно остались за спиной. Снусмумрик устал от них, устал от крыш над головой, от размеренного быта. Как ни любил он друзей, но без них ему было легче.
Муми-дол был хорошо защищен от ветра с трех сторон, поэтому там еще царила поздняя осень – тихая, с тяжелыми листьями, шуршащими под ногами, но за пределами долины на Снусмумрика налетел пронизывающий ледяной вихрь, сорвал шляпу с головы – Снусмумрик едва успел ее поймать, впился острыми иголками в тело, едва прикрытое кафтаном и брюками. Но искать другую одежду не было смысла: Снусмумрик шел на юг, и северный ветер только подгонял его.
Вскоре в ветер вплелись мелкие ноябрьские снежинки, больше похожие на крупинки. Становилось все холоднее. Колени и ладони у Снусмумрика озябли, вскоре он перестал их чувствовать, переставлять ноги становилось все труднее. Наконец, он остановился передохнуть, привалившись к дереву. Мало-помалу его охватывало тепло.
– Ой, смотрите! – послышался чей-то голосок.
– Это же музыкант из Муми-дола!
– Что это он тут делает?
– Как «что»? Бежит подальше от тех, кто его любит!
– Боится, что станет таким же кругленьким, как они!
Вокруг Снусмумрика поднялся целый хоровод.
– Давайте забросаем его снежками!
– Давайте!
– Забросаем с головой!
– А по весне его найдут!
– То-то поплачет тот, кругленький!
– Постойте, – сказала самая большая из хоровода. Снусмумрик никак не мог их рассмотреть – они были полупрозрачными и очень маленькими, почти как Малышка Мю, и так же быстро носились вокруг него. – У меня есть идея получше! Пусть он нам сыграет. Он же что-то сочинял, когда шел к нам.
– Я шел не к вам, – возразил Снусмумрик, с трудом разлепив смерзшиеся губы. – И не от друзей. Они все равно ложатся в спячку на зиму. Я просто шел на юг. Я вообще не знал, что вы такое!
– Он не знал! Скажите, пожалуйста!
– Мы всегда просыпаемся зимой, – важно сказала одна из малышек, на секунду прервав свой стремительный танец. – Как ты мог этого не знать?
– И как это ты уходил не от друзей, если ты так не любишь дома и оседлую жизнь? – спросила вторая.
– Я уходил, чтобы вернуться, – сказал Снусмумрик. – Нельзя вернуться к тем, от кого не уходил. Нельзя встретиться с теми, с кем не расставался. Неужели вы не понимаете?
– Сыграй нам об этом, – сказала старшая.
– Нет, пусть он сыграет «Все зверюшки завязали бантиком хвосты»! – закричали остальные.
Непослушными, онемевшими от холода пальцами Снусмумрик развязал рюкзак и достал из него губную гармошку. Ему совсем, совсем не хотелось играть про «Все зверюшки», ему так надоела эта песенка за лето в Муми-доле, что он уже не мог ее слышать. Но когда он поднес гармошку к губам, не вспомнил ничего, кроме «Все зверюшки…»
Малышки радостно заверещали, только их самая старшая сестра, казалось, была недовольна. «Я сыграю ей новые песни про путешествия и возвращения, когда разыграюсь как следует», – подумал Снусмумрик. Пока что его губы двигались с трудом, а гармошка застыла и выдавала только самые простые звуки.
Глаза слипались.
– Кто это тут играет? О, зверек! Что ты делаешь на холодном ветру, один, в лесу, юноша? – послышался чей-то голос.
Это был теплый, живой голос, явно принадлежащий существу, которое летом возится в огородике, а ночи проводит под крышей и не водит хороводы с призрачными малышками. Те при первых же звуках осыпались и застыли на земле.
– Тебе, должно быть, стало очень одиноко, раз ты играешь сам для себя, – продолжало существо. – Но как неосторожно! Этак недолго и насмерть замерзнуть! Э, да ты продрог и наверняка проголодался, – прервало оно само себя. – Идем ко мне.
Снусмумрик вздрогнул, словно стряхивая с себя наваждение. Малышки молчали. Тогда Снусмумрик поплелся за существом.
Это была Хомса. Она жила на берегу лесной речки, и у нее имелась небольшая пристань с лодочкой, и печка, и коптильня для рыбы, и огород, сейчас прикрытый рваным кружевом снега.
– Что-то рано в этом году снег выпал, – говорила Хомса, ставя чайник на огонь. – И смотри, как морозно! Так, у меня есть вязаный лыжный костюм, я собиралась его распустить, но могу дать тебе. Он немного побит молью, ничего? Ладно, поболтаем с утреца, а то тебя, вижу, клонит ко сну. Хорошо, что не в лесу, если в лесу – значит, плохи твои дела!
…С утра Снусмумрик уже пришел в себя. Гармошка оттаяла, и он все утро играл Хомсе песенки – сначала «Все зверюшки завязали бантиком хвосты», а потом новые, которые пришли к нему по пути в лес.
– Новые мне нравятся больше, – сказала Хомса. – Они про одинокую дорогу, про расставание и кусочек сердца, который оставляешь там, где покинул, а взамен уносишь кусочек памяти. Это то, о чем я давно не слышала. Трудно расставаться с теми, кто всегда рядом с тобой.
– Ты могла бы отправиться в путешествие, – сказал Снусмумрик. – Если все время жить среди вещей, однажды ты не сможешь прожить без них. А если все время жить рядом с кем-то, однажды твой голос превратится в голоса этих кого-то.
– Но какой смысл что-то говорить, если тебя никто не услышит? – возразила Хомса.
Снусмумрик задумался. А потом заиграл еще одну песню.
Хомса сидела, подперев щеку лапкой, а затем встрепенулась, наложила и поставила на стол тарелку с картошкой и копченой рыбой.
– Вот это мне по сердцу, – сказала она. – Это про то, что ты уходишь за новыми песнями, которые сложишь только для одной души… Как ее зовут?
Снусмумрик улыбнулся, отложил гармошку и принялся за еду.
«Я сыграю той малышке кое-какие новые песни, когда буду возвращаться по весне, – думал он. – Снег будет таять. Пусть она заснет на лето под мои песни. Только не эту. Эту я придумал для кое-кого другого».
– Так кто это? – настаивала Хомса.
– Муми-тролль, – ответил Снусмумрик. – Мой лучший друг.

@темы: фанфики

---

К дню возвращения Снусмумрика

[Санди Зырянова]

Название: Сердце зимы
Автор: Санди для WTF Moomins 2020
Размер: миди, 4 580 слов
Пейринг/Персонажи: Снусмумрик, Туу-Тикки, Хемуль, Юнк, Саломея, зимние НЕХи
Категория: джен
Жанр: приключения
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: иногда зимой происходят опасные, невероятные и странные события

– Забыл, – пробормотал Снусмумрик и зябко поежился.
В этом году осень спустилась на Муми-дол раньше времени. В день, когда в прошлом году еще пробивалось высокое и бледное солнце, в этом небо уже заволоклось обложными снеговыми тучами. В прошлые годы под облаками еще клубились птицы, выстраивая причудливые изменчивые фигуры, – в этом они уже давно улетели, прощально крича что-то о спешке и тревоге. Снусмумрик хотел найти свежий желтый кленовый листик, чтобы вспомнить пару недавно пришедших нот при виде его острых кончиков, – но под ногами громоздились кучи жухлых и сухих листьев, опавших еще две недели назад.
И хотя он всегда уходил из Муми-дола в одно и то же время, в этот раз понимал, что непозволительно засиделся у Муми-троллей в саду. Может быть, поэтому он забыл опустить письмо в дупло. Собственно, забыл не в первый раз, и к тому же все письма Снусмумрика были одинаковы: «С первым весенним днем я вернусь к тебе. Будем вместе строить запруду».
Этой весной они тоже строили запруду. Раньше это всегда была игра, веселая и увлекательная. Сейчас Снусмумрик задумался, а так ли уж нужно ее строить, эту запруду.
Видно было, что Муми-тролль какой-то задумчивый. Может быть, запруда превратилась у него в ритуал, в то, что он всегда делает весной со Снусмумриком? Или он вообще согласился ее строить, только чтобы доставить ему удовольствие? Муми-тролль любит доставлять своим друзьям удовольствие. Главное, не дать ему понять, что и удовольствия-то нет…
«Ой-ой, – подумал Снусмумрик. Говорить вслух было холодно: клубы пара вырывались изо рта, и вместе с ним выходило тепло Муми-дола. – Он такой чувствительный, этот тролль. Я даже не представляю, что он опять почувствует, не найдя моего письма!»
И хотя Снусмумрик сразу же выбросил Муми-тролля из головы, а ветер подгонял его резкими порывами, он остановился на первом же перекрестке, потоптался немного и направился обратно.
Смеркалось – темнело рано. В этом году темнело очень рано, будто тьма ожила и решила потребовать то, что отобрало у нее солнце весной.
Уже почти в кромешной тьме Снусмумрик вошел в сад. Ветер перебирал листья, скрюченные и темные; они шуршали, переползая с места на место. Муми-мама перед тем, как залечь в спячку, укрыла грудами листьев клумбы с розами, и в темноте эти холмики казались спящими чудовищами. Муми-дом притих, ссутулился под осенним холодом, но в саду мерцал огонек. Снусмумрик направился туда; свет горел в купальне.
Это была хорошенькая купальня, выстроенная в виде восьмиугольного домика, с простенькими витражами из красных и зеленых стекол в окнах. Как все, что делали Муми-тролли, она была прочной и надежной. У Снусмумрика мелькнула сумасшедшая мысль, что какое-то существо – из тех, что оживают лишь с холодами – зашло в эту купальню и собирается понырять в ночном ветре. Но он увидел всего лишь Туу-Тикки. Она, как обычно, что-то напевала под нос, хлопоча в купальне, и ее темный силуэт двигался в красных и зеленых светящихся многоугольничках освещенного окна.
Снусмумрик отвернулся.
Он хотел расставить палатку в саду, но раздумал и направился в дом.
Непривычная тишина навалилась на него, словно большой ком ваты. Она была сырой и мертвой, эта тишина, очень неприятной. Люстру под потолком укрывал белый чехол, мебель была накрыта покрывалами от пыли. Снусмумрик поежился, сбросил рюкзак и уселся за стол.
Зажег керосиновую лампу.
Он достал листок бумаги и задумался. «Строить запруду»? Что за чушь.
В это лето Муми-тролль был уже ростом почти с Муми-папу и выглядел непривычно серьезным. Он меньше веселился, орал и затевал развлечения, больше сидел под деревьями и о чем-то думал – конечно, если не надо было ничего делать. И делал он тоже куда больше, чем раньше. По правде говоря, раньше он в основном развлекался.
Внезапно в дверь постучали.
– Вот оно как, – сказала Туу-Тикки. – А я-то думала, что это опять Муми-тролли проснулись.
– Я вспомнил, что не написал очень важное письмо, – сказал Снусмумрик.
– А, понятно. Тогда пиши, – Туу-Тикки вышла из дому, и тотчас послышался ее удивленный вскрик. Снусмумрик оторвался от письма – хотя он не написал еще ни слова – и выглянул в окно.
Прямо перед ним торчала Морра. Ее круглые глаза ничего не выражали, а на лице оседал иней. Она сидела под окном, видимо, пытаясь получить хоть немного света, и закрывала обзор; Снусмумрик отпрянул, решив, что Туу-Тикки испугалась Морры, и снова сел за стол.
Потом он встал.
Вышел на кухню – там оставались хлебцы в накрытой корзинке, кольцо вяленой колбасы и немного варенья на донышке банки, нашел пачку чаю и поужинал. Все равно к пробуждению Муми-троллей вся еда бы зачерствела и припала пылью.
Надо было сосредоточиться на письме, но Снусмумрик вместо этого достал гармошку. Она согрелась, и застывшие в ней нотки сразу вылетели и зазвенели. Однако в мелодию они складываться почему-то тоже не спешили. «Не везет, – решил Снусмумрик. – Видно, все замерзло. Завтра отогреется…»
Утром он съел остатки вчерашней еды и выглянул во двор.
Белые мухи кружились в темном, сумеречном воздухе. Еще не рассвело, и стало ясно, что уже и не рассветет по-настоящему до самой весны. Снег, падая на землю и дорожки, таял, но на верхушках лиственных куч он держался белыми холмиками.
Туу-Тикки, неся в лапках ведро и удочку, кивнула ему.
– Вчера я кое-что нашла, – сказала она, поравнявшись со Снусмумриком. – Не знаю, к чему это. Оно не зимнее. К зимним существам лезть не стоит – они не хотят знакомиться, значит, и не надо. Но оно и не летнее.
Снусмумрик кивнул.
– Мое письмо, – сказал он. – Я его еще не написал.
– Может быть, – глубокомысленно отозвалась Туу-Тикки, – оно тоже не зимнее.
Она пошла в купальню, и в ведре у нее плескалась рыба.
Снусмумрик отложил карандаш и снова взял гармошку.
– Туу-Тикки, – вдруг окликнул он. – А что ты нашла?
Вдруг это музыка, мелькнуло у него в голове. Музыка – она тоже летняя, если разобраться. Или так: не летняя и не зимняя.
Держа в лапе гармошку, он пошел за Туу-Тикки. Однако в купальне никакой музыки не было.
Бутерброд, намазанный маслом, пролетел и лег на блюдечко, а блюдечко подплыло по воздуху к Снусмумрику. За ним подплыла чашка чаю.
– Это мои невидимые мышки-землеройки, – пояснила Туу-Тикки.
– Это разные животные, – заметил Снусмумрик. – Они мышки или землеройки? Ты у них не спрашивала? По-моему, это важно.
– Нет, – Туу-Тикки пожала плечами. – Если они не говорят, значит, не важно. У них тоже должны быть маленькие тайны.
Она подняла картонную шкатулку – из тех, что дарят девочкам на Рождество, разрисованную розочками – и показала ему.
– А вот это подкатилось мне к самым ногам.
Снусмумрик посмотрел.
– Что это? Камень?
– Нет. Там, внутри, что-то стучит. Я думаю, это сердце.
– Сердце зимы?
– Нет. Еще не зима. Еще осень.
– Это больше похоже на яйцо, – заметил Снусмумрик.
– Пожалуй, ты прав, – ответила Туу-Тикки. – Поэтому я решила его положить вот сюда, – она кивнула на шкаф. – Раньше там жил предок Муми-тролля, но Муми-тролль его выпустил. Теперь там будет жить яйцо. Посмотрим, что за птица из него вылупится.
Они устроили шкатулку в шкафу, закутав ее старыми купальными халатами Муми-троллей, а потом Туу-Тикки предложила перекусить свежим рыбным супом.
Часы показывали сначала вечер, а потом ночь – к ночи сумерки и впрямь стали непроглядными, и в этой тьме повалил снег. Сперва он, как и утром, не держался, но очень скоро белые хлопья приморозили землю, и к полуночи уже укрыли ее плотным белым одеялом. Наутро Снусмумрик обнаружил себя внутри сплошного сугроба.
«Не стоило мне возвращаться, – подумал он. – Теперь я отсюда не выберусь, а письмо так и не написал».
Но тут же он поймал себя на том, что впервые решил написать что-то важное не музыкой. Ради этого можно было рискнуть.
Туу-Тикки возилась в саду. Вокруг купальни уже выстроился целый ряд снежных зайцев, а рядом – небольшой снежный домик.
Снусмумрик нашел в сундуках Муми-троллей теплую одежду, выбрался из дому, с трудом открыв дверь, в леске за домом набрал хворосту – он пропитался снегом и поначалу не хотел разгораться, но в конце концов запыхтел, и веселое пламя начало наполнять дом теплом. Правда, очень медленно.
– Северный ветер, – озабоченно сказала Туу-Тикки, выглянув из купальни. – Он никогда не приходил так рано. И снега раньше в это время еще не было.
Она поставила свечу в снежный домик – оказалось, что это фонарь. Некоторое время фонарь озарял сад мягким таинственным светом. А потом пришла Морра и уселась на него, так что от фонаря остался один липкий снег кучкой.
Ветер дул и дул, становясь все свирепее и свирепее. Новый снег, пришедший вместе с ним, уже не был липким – он был мелким, сухим и колючим. В полумраке его вихри казались похожими на огромных летающих змей с оскаленными прозрачными пастями, готовых проглотить все живое. То были стаи Ледяных призраков – грозных хищников зимы. Туу-Тикки знала, что бывают зимние существа и побольше, не говоря уж о том, что они еще опаснее, но в Муми-дол эти другие почти никогда не являлись.
Сегодня Снусмумрик тоже не написал письмо. А ноты в его гармошке так испугались, что забились куда-то в ее глубь.
– Интересно, – сказал он, – а Ледяные призраки не могут как-то повредить Морре?
– Не знаю, – ответила Туу-Тикки. – Она, знаешь ли, не рассказывает, кто и чем может ей повредить.
Внезапно в завывания ветра и треск ветвей вплелся еще какой-то звук.
Кто-то трубил в рог.
Туу-Тикки слегка напряглась. На вершине холма что-то темнело, и это что-то ринулось с невероятной скоростью вниз, а за ним покатился небольшой шарик. Но это были не существа зимы, а всего лишь Хемуль на лыжах и в теплом лыжном костюме, сплошь облепленном снегом, и песик в комбинезоне, которого с трудом можно было опознать под снежными комьями.
– Привет, – отдуваясь, рявкнул Хемуль. – Го-го-го, вот и я! Как поживает прелестная фру Муми? Она была в моем сердце! Ах, какие горы, какие трассы там по уровню сложности! А по чистоте! Жаль, что она со мной не поехала!
– Чаю? – предложила Туу-Тикки.
Снусмумрик подумал, что она, должно быть, недолюбливает Хемуля. Но и не гонит – ведь он друг Муми-мамы.
– Не-не-не, никакого чаю! Вот он, – Хемуль указал на песика, – пусть остается. Юнк, – рыкнул он, – иди, пусть фру Туу-Тикки даст тебе горяченького! Моя подружка, Саломея, куда-то подевалась, – пояснил он. – Ее снесло ветром, когда я катался с ней на плече. Готовьтесь поить ее чаем, когда она найдется!
– Погодите, – сказала Туу-Тикки. – Вы что же, не видите Ледяных призраков?
– Го-го, конечно, вижу! Если бы не они, я бы сейчас тоже принялся за чай и кое-чего посытнее, жрать хочу – не могу! Но если я сейчас не найду мою подружку, – Хемуль вдруг прекратил посмеиваться, – они же ее съедят. Они тоже хотят жрать, а Саломея им на один зубок.
Юнк заскулил.
– Сидеть, я сказал, – добродушно буркнул Хемуль, оттолкнулся палкой и заскользил на лыжах дальше.
Туу-Тикки пригорюнилась, а невидимые летучие мышки-землеройки вынесли Юнку миску горячего рыбного супу.
Хемуль уносился на лыжах вдаль, подгоняемый ветром, и звук его рога летел вперед, почти не оставаясь в Муми-доле, но гармошка Снусмумрика так и не ожила. Ни одной нотки, ни одного звука не смог добыть из нее Снусмумрик, как будто музыка в нем умерла до весны.
На белом листке по-прежнему не появлялось ни строчки.
Внезапно послышался отчаянный лай песика Юнка. Он удалялся, словно песик куда-то бежал. Снусмумрик тоже вышел – и тоже побежал за Юнком, удивляясь самому себе, а за ними бежала Туу-Тикки, держа в лапах пучки хвороста и огниво.
Там, в холмах, был Хемуль.
За пазухой у него немного топорщилось, а сам он порывался идти вперед, к Муми-дому, но ему этого не давали. Стремительные Ледяные призраки вились вокруг него, то и дело пикируя сверху; Хемуль яростно отбивался лыжными палками, и даже пару раз сбил призраков на землю – они падали, рассыпаясь мелкими блестящими льдинками, но остальные продолжали атаку. Юнк бросился к нему на помощь, но безрезультатно – наоборот, один из призраков схватил его за шиворот и начал трепать.
– Стой, – задыхаясь, крикнула Туу-Тикки.
Она подожгла пучки хвороста, и один дала Снусмумрику. С полыхающим хворостом они ринулись на Ледяных призраков, крича и топая лапами.
Огонь был единственным, чего боялись существа из снега и льда. Ледяные призраки попятились.
– Бежим! – закричала Туу-Тикки. – Они сейчас вернутся.
Хемуль схватил Юнка, забросил его на плечо, и они понеслись к дому. Хемуль на лыжах двигался куда быстрее, чем Снусмумрик и Туу-Тикки, увязавшие в снегу, но факелы в лапах хранили их надежно.
От Ледяных призраков – да, но не от Морры. Ее громада, темная и мертвенная, надвинулась на них. Туу-Тикки бросила факел, и Снусмумрик тоже, – Морра, сразу потеряв к ним интерес, уселась на горящий хворост, и тот с шипением погас.
Стало тихо. И в этой тишине Снусмумрик услышал, как шелестит ветер – сухим ледяным шуршанием очень холодной поземки.
Хемуль расположился в доме Муми-троллей и болтал без умолку.
– Го-го, – разносился его смешок по комнатам. – Они дрыхнут, ну ты подумай! Я-то думал, фру Муми излечилась от этой глупости! Вот ведь у некоторых привычка лениться, подумать только! Из-за этого они вечно пропускают все самое интересное!
Хемуль ввалился в комнату, где сидел, мусоля карандаш, Снусмумрик, и хлопнул его ручищей по плечу.
– Я так думаю, главное – свежий воздух! Встать пораньше, и вперед, вверх, на просторы!
– Точно, – сказал Снусмумрик и опустил голову прямо на лист бумаги.
– Я думал, мы немного покатаемся, возьмем фру Муми и махнем в горы! Эх, какие же там трассы! А летом – взять снарягу и подняться на главный пик! Представляешь, подниматься вчетвером, оставить записку и вернуться героями! А она спит, надо же, – Хемуль покачал огромной головой. – И я бы, знаешь, поехал в горы и без нее. Но такая незадача – куда Саломее сейчас в горы? Она же простудилась, ну, эти мне хрупкие барышни – чихает и кашляет без передышки!
Снусмумрик вспомнил, что Хемуль сражался с Ледяными призраками именно из-за какой-то своей подружки, но он тогда так и не спросил, нашлась ли она, и даже не сразу вспомнил, что ее зовут Саломея.
– А что это ты пишешь? – Хемуль с любопытством сунулся мордочкой в бумагу.
На бумаге не было ни слова, ни единого слова.
– Письмо другу, – неохотно признался Снусмумрик.
– Э, никогда не писал писем, – Хемуль махнул лапой. – Да и дружба, она не в словах, а в делах.
«Ты просто никогда не дружил с чувствительными троллями», – подумал Снусмумрик.
За болтовней Хемуля было невозможно что-то написать, как и сочинить. Поэтому Снусмумрик выбрался из дома и поплелся гулять.
На нем была теплая парка, сапожки и шерстяные брюки, однако непривычный холод пробирал его до костей. Снусмумрик втянул лапы в рукава, надвинул капюшон на самый нос – ничего не помогало. Стоило ему провести несколько минут на ветру, как он весь продрог.
– Эй, смотри-ка! – воскликнула Туу-Тикки, завидев его. – Яйцо дало трещину!
Снусмумрик уже забыл про яйцо.
– Мне не удается написать песню, – угрюмо произнес он.
– Тебе удастся что-то другое, – нетерпеливо отозвалась Туу-Тикки. – Скоро зима, зимой рождаются совсем другие песни. Вот послушай, – и она засвистела что-то меланхолическое.
Яйцо, все еще лежавшее в коробке, действительно треснуло, но непохоже было, чтобы из него собирался вылезти птенец. Оно лежало тихо-тихо, и Туу-Тикки грустно заметила:
– Должно быть, птенец внутри умер, оттого оно и треснуло.
– Надо его похоронить, – предложил Снусмумрик. – Давай зароем его в снегу.
– Ты говоришь как Муми-тролль, – ответила Туу-Тикки. – Мои мышки думают, что его надо подержать здесь еще немного, может быть, птенец все-таки жив.
– Муми-тролль бы не поверил, что птенец умер, – не согласился Снусмумрик.
– Да ну? В то, что бельчонок с пушистым хвостиком умер от поцелуя Ледяной Девы, он почему-то поверил, – Туу-Тикки пожала плечами.
Снусмумрик подумал, что ни разу не видел, как кто-то умирает в присутствии Муми-тролля, и не знает, что бы тот сказал. Наверное, заплакал бы. Старый, прежний точно бы заплакал, но тот, которого он узнал только этим летом, – может, и нет.
Может, он бы молчал, грустно склонив мордочку, и невыплаканные слезы выжгли бы первый из взрослых шрамов на его сердце.
К югу от дома Муми-троллей образовалась небольшая площадка, мало засыпанная снегом – с севера же намело огромный сугроб. Снусмумрик не заметил серые тени, скользившие в сумерках, и, когда увидел с южной стороны костерок, сильно удивился.
Вокруг костерка сидели Волки.
Их небольшая компания привольно расположилась под защитой дома и сугроба и жарила мясо – его аппетитный дух защекотал ноздри. Рыбный суп Туу-Тикки был, по правде, не такой уж и вкусный.
– О, – сказала старшая Волчица, – десерт идет!
Волки захохотали, стуча кружками с подогретым элем так, что из них выплескивались хлопья пены, и хлопая друг друга лапами по плечам. Снусмумрик попятился.
Каждый из Волков был почти вдвое больше него самого.
– Что ты тут делаешь, голодранец? – свирепо спросила королева Волков.
– Я лучший друг Муми-тролля, – сказал Снусмумрик, пытаясь держаться уверенно, но у него не вышло ничего, кроме жалобного писка. Снусмумрик еще никогда не чувствовал себя таким маленьким и беззащитным. – И мою старшую сестру тоже удочерили, и она тут живет…
– Они любят привечать всяких голодранцев, – прорычал один из Волков.
– Даже нас, – поддержал его второй.
– Хотя тебя я бы, пожалуй, не пустил в приличный дом, – заревел от смеха третий.
– Да и твою морду там бы видеть не захотели, – ответил второй, и вся компания зашлась хохотом.
– Садись, – рыкнула Волчица. – Садись, жри и говори «спасибо». Хотя плевать, можешь не говорить. Я не люблю, когда мне в пасть пялятся голодными глазами.
– Спасибо, – прошептал Снусмумрик, послушно взяв кусочек мяса.
– Ты его напугала, мать, – заметил один из Волков.
– Мы не едим мелких голодранцев, – усмехнулась Волчица. – Сколько там мяса с такого маленького существа! Мы знаем законы охоты, – строго добавила она, сверкнув глазами. – А кто ты? Чем живешь?
– Я сочиняю песни.
Ужин у Волков был самым странным, что происходило со Снусмумриком за всю его жизнь. Обычно он везде был желанным гостем, его радостно принимали, его песнями дорожили. А для этих созданий он был никем и ничем, и никакие законы охоты не помешали бы им расправиться с ним легким движением огромной пасти. И все-таки это было здорово – запах близкой опасности кружил голову, дразнил и беспокоил.
Мясу не хватало соли, но Снусмумрик промолчал.
– Так ты скальд, – обрадовалась Волчица. – Это хорошо! Наш, знаешь ли, погиб, – пояснила она. – Он, и еще двое наших братьев спят на красном снегу. Ледяные призраки напали на них. Но им это дорого обошлось! Ты должен выслушать каждого из нас и сложить сагу о славной гибели наших братьев.
Снусмумрик подумал – и кивнул головой.
Должно быть, это и есть те самые зимние песни, о которых говорила Туу-Тикки, решил он.
…Волки рассказывали ему о битве с Ледяными призраками до утра. Снусмумрик слушал – и понимал, что зря вернулся. Ему было не место здесь, в зимнем Муми-доле, где обитали свирепые и таинственные существа. Здесь для него не нашлось бы ни хлеба, ни постели, а то, что он взял сам в доме Муми-троллей, ему не принадлежало. Но если бы он не вернулся – кто бы поймал и записал те ноты, которые приходили к нему вместе с рассказами Волков?
Утром он столкнулся с Хемулем.
– Го-го, – хохотнул он. – Да ты, никак, нашел себе какую-нибудь зимнюю милашку? Тут есть такие феечки, а в горах – еще и снежные ведьмочки, будь я кем-то вроде тебя, уж давно потерял бы голову от какой-нибудь! Но я, – тут он улыбнулся мечтательно, – другого склада Хемуль: мы, Хемули, крепко стоим на ногах, и уж если нам кто и нравится, так кто-то вроде нас самих. Верно я говорю, Саломея? – обратился он к кому-то столь миниатюрному, что Снусмумрик его даже не сразу заметил.
Саломея была еще меньше Мю. Она была очень легкой, очень хрупкой, и не похоже было, чтобы она вообще держалась на ногах – такие они у нее были крохотные. Она сделала книксен – будто цветочек кивнул головкой. Снусмумрик тоже поклонился.
– Именно, – пролепетала Саломея тоненьким голоском.
– Она отличный товарищ, – сообщил Хемуль. – И она здорова!
– Эй, – сказал Снусмумрик. – Дует ветер, Ледяные призраки становятся все сильнее и злее. Они напали на стаю волков и троих убили. Вы точно уверены, что должны уходить?
– А как же! – удивился Хемуль. – Как в таких условиях кататься?
– Тут вообще нельзя кататься. Поэтому мы пойдем в горы, – пропищала Саломея. – Там можно кататься, ничего не боясь.
– Гав, – поддержал их Юнк.
Снусмумрик выглянул в окно еще раз и покачал головой. Ледяные призраки носились на ветру. Они и правда сильно окрепли – даже по сравнению с тем днем, когда они напали на Хемуля. Теперь им уже не нужен был снег, чтобы стать видимыми – их льдистые синеватые туши утратили прозрачность. Синие глаза сверкали злобой, зубы скалились, гибкие змееподобные тела извивались, играя мускулами.
– Но как вы собираетесь выходить отсюда?
– А я уже не посажу ее на плечо, – невозмутимо сказал Хемуль. – Пусть сидит за пазухой, она все равно почти ничего не весит. На плечо я посажу Юнка, он умеет крепко держаться. И мы как понесемся на лыжах! У-ух! Го-го! Такие случаи только скрепляют дружбу, а после них есть что вспомнить! Да и потом, скучно жить, вовсе не подвергаясь опасности!
– А друзья?
– Я же сказал, им ничего не будет угрожать.
– А что они ищут? – перебила Саломея.
Ее голосок был столь тихим, что ей пришлось повторить сказанное дважды.
– А кто их знает, – сказал Хемуль, – еду, наверное. Но это что, наше дело? Наше дело – здоровый образ жизни, го-го!
Но он уже не выглядел настолько уверенным. Ледяные призраки метались вокруг Муми-дома, словно действительно что-то вынюхивая, и то и дело зависали над одним и тем же местом. Если бы они искали еду, то наверняка попытались бы еще раз напасть на Волков – ведь они все еще сидели под стеной Муми-дома.
– Почему они вьются именно вокруг Муми-дома? – спросил Снусмумрик. – Что им тут нужно? Могли бы полететь к домам, где не спят – я знаю, что такие есть…
– Да уж, – помрачнев, ответил Хемуль. Он-то сразу подумал о хемулиной родне – ведь они не ложатся в спячку!
И тут к дому приблизилась Морра.
Она еще выросла и почти закрывала небо. Все это время она бродила на горизонте, как оживший сугроб, темная и бесконечно одинокая, иногда жалобно завывая в поисках тепла, но сейчас вдруг решила поискать немного света во дворе Муми-троллей. Не обращая на Ледяных призраков никакого внимания, она направилась на южную сторону дома – еще бы, Волки не загасили костерок, на который можно усесться! Ледяные призраки зависли над ней, а потом поплыли следом.
– Вот, – удовлетворенно заявил Хемуль. – Они ушли. Можно и нам топать. Пока, старина, – он похлопал Снусмумрика по плечу. – Передай привет фру Туу-Тикки и фру Муми, когда она проснется!
Он взвалил на плечо Юнка, запустил Саломею себе за пазуху, вскочил на лыжи и помчался по снегу, вздымая целые фонтаны из сухих рыхлых снежинок.
С другой стороны послышалось рычание Волков, рассерженных на Морру, и ее недовольное гудение, а потом – вой и визг.
Целая стая огромных Ледяных призраков вылетела из-за дома и помчалась, пикируя на Хемуля. Тот несся, крича «Го-го! Нас не поймать!» и выписывая сложные фигуры на снегу, но Ледяные призраки настигали его. Расстояние между ними быстро сокращалось.
А за Ледяными призраками неслись, стелясь над снегом, Волки, одержимые жаждой мести за погибших братьев.
Снусмумрик затаил дыхание, не в силах пошевелиться. Он уже начал понимать, что делают Ледяные призраки: заманивают и загоняют Хемуля обратно к Муми-дому. Здесь им легче было его поймать, чем на открытом пространстве. Преследователей они, видимо, не замечали.
– Ты взял, – захлебывались они ледяными скрежещущими голосами. – Похитил! Отнял! Наше! Ты похитил наше!
Их голоса не звучали в ушах, как любые другие, – они шелестели по краю сознания, как сухая морозная поземка, они поскрипывали прямо по сердцу, как не слипающиеся от холода твердые крупинки снега, они осыпались и холодили грудь, и Снусмумрику казалось, что очень скоро они заморозят всю душу и превратят его в очередного Ледяного призрака.
– Стойте! Не трогайте его! – послышался голосок.
Туу-Тикки с горящей головней выбежала на снег.
– Хемуль! – закричала она. – Иди скорее сюда!
Но самый большой и страшный Ледяной призрак скользнул и отрезал Хемулю путь в купальню.
Снусмумрик подхватился и сбежал вниз, кляня себя за оцепенение – теперь он понял, что то была трусость.
– Сюда! – крикнул он, распахивая дверь.
Хемуль бросился в дом.
Ледяные призраки взревели за дверью. В их беззвучном реве – шелесте поземки и скрипе снега – слышалось: «Мы тебя найдем, мы свое заберем, а тебя в снежный ком превратим, будешь недвижим до скончанья зим!» Но еще громче и яростнее взревели Волки.
Теперь они уже не смеялись и не обменивались грубоватыми шутками.
– Заходи с фланга, – командовала Волчица. – Построение клином! Загонщики, вперед!
– Отомстим за братьев!
– Бей Ледяных!
– Отдайте наше, – завывали в ответ Ледяные призраки, – отдайте, отдайте, отдайте…
Снусмумрик сжался, понимая, что должен выйти и сказать Туу-Тикки то, что он понял. А понял он, что Ледяные призраки ищут яйцо, которое треснуло в коробке.
Может быть, это было яйцо Ледяного призрака. Неудивительно, что детеныш умер, – ведь они не выносят тепла!
Но Туу-Тикки и сама выбежала из купальни, страшно взволнованная.
– Снусмумрик! Снусмумрик! – кричала она. – Он не умер! Птенец не умер! Он… он…
И купальня внезапно начала разваливаться.
С шорохом и визгом выбежал кто-то непонятный – тот, кто живет под кухонным столиком, вспомнил Снусмумрик. С писком выпорхнули мышки-невидимки, от волнения став видимыми, – и Снусмумрик увидел, что это не мышки и не землеройки, а настоящие летучие мыши с дрожащими перепончатыми крыльями. Вылетели красные и зеленые стекла из окон, сдвинулась и покатилась в снег восьмиугольная остроконечная крыша, плита перевернулась, а суп, варившийся на плите, с шипением выплеснулся в снег. Одежда, табуретки, вязание, книжки, посуда – все разлетелось в стороны, а из-под хлама и рухляди вставало огромное серебристое чешуйчатое тело, разворачивая гигантские крылья – почти такие же, как у мышек-невидимок, только больше, больше, в тысячу раз больше.
Шипастая голова на длинной шее, покачиваясь, наклонилась к Туу-Тикки.
– Мамаша? – прошипел необыкновенно низкий, но дружелюбный голос.
Снусмумрик уже понадеялся, что Ледяные призраки искали своего короля или королеву в лице – вернее, морде этого создания, и теперь, возликовав, оставят всех в покое.
Но Ледяные призраки вовсе не обрадовались при виде «птенца». Наоборот, они ринулись на него, пытаясь вгрызться в крылья и колоссальное тело. Существо стряхнуло их – раз, другой…
Ледяные призраки взлетели, построились клином и спикировали на него.
Существо секунду растерянно смотрело на них – а потом неожиданно, словно сообразив, что делать, раскрыло пасть и выпустило длинную струю серебристого пламени.
– Дракон! Смотрите, это же дракон! – кричала Туу-Тикки.
Дракон взмахнул крыльями – и взлетел.
Полыхнуло серебристое пламя, метнулся, хлеща по ледяным телам, мускулистый хвост – и спустя несколько секунд все было кончено. Последний Ледяной призрак осыпался в снег осколками льда.
– Противные ледышки, – заметил Дракон, опускаясь на землю.
– Кто ты? – пропищала Саломея. Как всегда, ее несколько раз переспросили, но Волки и Дракон оказались более чуткими. Волки согласно зарычали.
– Дракон. Но я еще маленький, – признался Дракон. – Мне нужно кое-что вспомнить. Мы помним все, что случилось в нашем роду, но кое-что надо уложить в голове. Так… эти злые ледышки – они едят наши яйца. Считают, что если они съедят яйцо дракона, то станут непобедимы и больше не допустят ни тепла, ни солнца. На всей земле воцарится мороз!
– Гав! – не стерпел Юнк.
– Это неправда, – смущенно пояснил Дракон, – но ледышки не просто злые, они еще и глупые. Ничему не учатся. Мои родители хотели меня тут спрятать, чтобы ледышки не украли яйцо… Хорошо, что крестная меня нашла!
– Крестная? – Повторила Туу-Тикки.
– Го-го, не так уж плохо – стать крестной мамой дракона! – расхохотался Хемуль.
– А где ты будешь жить, малец? – спросила Волчица. – Своего дома у тебя нет, так ты еще и чужой развалил…
– Извините, – Дракон совсем засмущался. – Мы живем в Неприступных горах, на самых вершинах. А за дом…
– Ничего страшного, – перебила Туу-Тикки. – Весной мы вместе с Муми-семейством выстроим новый.
– Вот, – Дракон выдернул у себя огромную сверкающую чешуйку. Она оказалась необычно тяжелой и прозрачной, и когда Туу-Тикки взяла ее в руки, оказалось, что это настоящий алмаз. – На память.
– Так мы увидимся, – обрадовался Хемуль. – Я как раз еду кататься в Неприступные горы!
– Давай подвезу, – предложил Дракон и вытянул крыло, чтобы Хемуль мог взобраться к нему на спину. – Держитесь крепче!
– Прощайте, друзья!
– До свидания!
– Гав!
Все перебрались в Муми-дом, где Волки тут же принялись греть и пить эль, хохоча и перебрасываясь шутками, мышки снова стали невидимыми, а Туу-Тикки раздобыла из подвалов Муми-троллей моченые яблоки, соленые огурцы, солонину и что-то еще, из чего затеяла готовку. Снусмумрик ушел наверх.
Он засвистел что-то под нос – рассеянно и грустно. Потом наиграл на гармошке коротенький отрывок. И еще один. И еще. Новые мелодии были очень не похожи на его прежние песни – теперь это была настоящая зимняя песня о Волках и Ледяных призраках, о битвах и опасности, о красных пятнах на белом снегу, верности и дружбе. Тогда Снусмумрик спустился вниз и проиграл все, что сочинил, Волкам.
– Отличная сага! – одобрили они, стуча лапами по полу. – Давай к нам в стаю, будешь скальдом!
– Это было бы здорово, – сказал Снусмумрик, польщенный и смущенный. – Но я маленький и слабый, я буду мешать вам на охоте. И потом, у меня есть друг.
– Ты даже не вспомнил о нем, – возмутилась Волчица.
– Ты не сложил о нем сагу, – добавил один из ее братьев.
– И не совершал подвиги вместе с ним, – сказал второй.
– Друг – это когда смешали кровь, – указал третий.
– У нас это все еще впереди, – заявил Снусмумрик.
Он снова вернулся к письму.
«Привет, – написал он. – Не волнуйся и не грусти. Мне очень много нужно тебе рассказать. Я вернусь в первый день весны. Жди меня! Будем вместе строить новый домик для Туу-Тикки!»

@темы: фанфики

---

[Санди Зырянова]

Название: До следующей весны
Канон: Туве Янссон "Муми-тролли"
Автор:  Санди Зырянова для fandom Women 2019
Бета:  sige_vic
Размер: драббл, 980 слов
Пейринг/Персонажи: Муми-мама/Филифьонка, Муми-папа и др.
Категория: джен, пре-фэмслэш
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: дети выросли, и многое уже не исправить
Примечание/Предупреждения: постканон
Читать на ао3: archiveofourown.org/works/19870027


В тот день Снусмумрик поднес к губам гармошку, и Муми-мама мельком подумала, что в Муми-доле ничего не меняется. Муми-папа всегда пишет мемуары, Муми-тролль всегда веселится с друзьями, Малышка Мю всегда дерзит, Снусмумрик всегда играет «Все зверюшки завязали бантиком хвосты...»

Но сегодня у Снусмумрика была другая песня — из тех, что, чем дальше вслушиваешься, тем грустнее становится. И тогда Муми-мама остановилась и всмотрелась в лицо Снусмумрика. Под шляпой, почти потерявшей первоначальный зеленый цвет, лицо его всегда казалось юным, но внезапно Муми-мама поняла, что Снусмумрик уже взрослый. У глаз в вечной тени прорезались горькие морщинки.

Это заставило Муми-маму обеспокоиться. Муми-тролль так дорожит обществом Снусмумрика, но что если им окажется не по пути? Это разобьет ее сыну сердце!

Впрочем, вскоре Муми-мама выбросила эти мысли из головы. Сгущались осенние сумерки, листва на деревьях пожелтела, и сквозь нее, поредевшую, виднелись брошенные до следующей весны гнезда улетевших птиц. Пора было заготавливать хвою, чтобы набить ей животы перед спячкой. И заодно собрать Снусмумрику «тормозок» в дорогу.

Муми-мама давно научилась определять, когда он уйдет. Сейчас она определила, что он уйдет завтра. Муми-тролль, как всегда, расстроится, но потом найдет его очередное письмо и заляжет спать в отличном настроении.

Наутро так и случилось. А потом приехала Филифьонка. Как всегда, неожиданно.

— Ах, дорогая, как я рада, что застала тебя! — воскликнула она. — Я так боялась, что вы опять уедете на свой маяк! Смотри, какой подарок я тебе привезла...

Это было похоже на Филифьонку: говорить о себе, о своих чувствах, своих подарках, искренне полагая, что таким образом она проявляет дружеское участие. Муми-мама присмотрелась к вазе для фруктов.

— Чудесный подарок, милая, — сказала она. — Теперь мы сможем расставлять фрукты симметрично.

Пожалуй, не следовало этого говорить. Но в позапрошлом году Филифьонка тоже навещала ее и подарила точно такую же вазу...

— Ах! Опять я сглупила! — воскликнула Филифьонка, и мордочка ее скривилась от огорчения.

— Ну что ты, — прошептала Муми-мама, а Муми-папа выглянул сверху и ободряюще крикнул:

— О, фру Филифьонка! Давайте я почитаю вам новую главу моих мемуаров!

Филифьонка пропустила слишком много, чтобы уловить нить повествования, но Муми-папа об этом не подумал.

— Точно-точно! Она будет просто в восторге от твоих мемуаров, — крикнула Малышка Мю. — Она все эти два года мечтала их послушать, все, что ты написал за это время!

Филифьонка беспокойно огляделась.

— Давай выпьем чайку, — поспешно предложила Муми-мама.

Они сидели и пили чай на веранде. В пустом небе плыли облака; к вечеру они собирались пролиться дождем. Филифьонка зябко куталась в горжетку и грела ладошки о чашку, однако на предложение уйти в дом ответила отказом. «Она тоже хочет продлить лето даже сейчас, когда оно давно кончилось», — поняла Муми-мама.

— А помнишь, как мы вот так же пили чай перед спячкой в детстве? — спросила Филифьонка.

— Конечно. Это были наши последние летние чаепития.

— И как-то раз ты прижалась мордочкой к моей мордочке и взяла меня за лапку...

— Нет, это ты взяла меня за лапку.

— Нет, ты...

— А ты вырвала лапку и убежала, и с тех пор мы не виделись, пока не выросли.

— Да, и ты уже была замужем за Муми-папой.

— Сколько всего произошло, милая, ты не представляешь...

Они помолчали, а потом Филифьонка сказала:

— Когда ты появилась после стольких лет и сказала, что у тебя есть муж и сын...

— Я боялась, что ты не будешь рада видеть меня, милая...

— Да, да, я была очень рада тебя видеть. Но когда ты ушла, я проплакала целые сутки!

Они снова умолкли, и только допив чай, Муми-мама проговорила:

— Но ты тогда так быстро убежала. Я испугалась, что обидела тебя...

— Ты так ничего и не поняла, — воскликнула Филифьонка, всплеснув лапками так, что ее горжетка едва не свалилась на пол. — Никто до этого не прижимался мордочкой к моей мордочке! И после этого тоже! А ты — ты меня даже не попыталась удержать! Хотя моя лапка была в твоей!

И она расплакалась.

Муми-мама начала подыскивать слова, чтобы ее утешить, но вместо этого по ее собственной мордочке внезапно покатились слезы. Внезапно она обнаружила, что плачет на плече Филифьонки, а та — уткнувшись ей в плечо. «Давно надо было поплакать вместе», — подумала Муми-мама.

— Я не буду жрать эти дурацкие иголки! — послышался крик Малышки Мю из дома.

— Ну и не ешь, — ответил Муми-тролль. Он вышел из дома, одетый в плотную парку и сапожки, с рюкзаком в лапе. — Ма, извини, я не знал, как тебе сказать... В общем, я ухожу.

— О, милый, если бы ты сказал раньше, я приготовила бы бутерброды в дорогу, — ответила Муми-мама. — Но куда же ты? И на что ты будешь жить?

— Заработаю. Я уже взрослый, и хватит с меня детских игр.

— Он взрослый! Да ты ни разу сам себе даже нос не вытер! — завопила Малышка Мю, тоже одетая по-походному. — Я старше тебя, между прочим!

— До свидания, — сказала Муми-мама. — И помните, что вас всегда ждут в этом доме.

— Конечно, мама, — Муми-тролль поблагодарил ее и поцеловал, но Малышка Мю только фыркнула.

— Ох, мне тоже пора, — сказала Филифьонка.

— Почему? Останься...

— Но мне нужно прибраться к зиме, и, знаешь... уже ничего не исправить...

Она вскочила и убежала.

— Дорогая, — сказал Муми-папа, едва не столкнувшись с ней. — До свидания, фру Филифьонка... Дорогая, а где мое одеяло?

— В комоде, милый. Сейчас найду...

Муми-мама вынесла ему одеяло. Как обычно, все хлопоты по подготовке дома к зиме лежали на ней. Без детей в доме стало пусто и холодно, а Муми-папа казался неуместно суетливым, но ничего не замечал.

— А когда вернутся дети и твоя подруга, они не сказали?

— Они не вернутся, — ответила Муми-мама и достала кисти и краски. — Они выросли.

Весной Муми-папа проснется и отправится в очередное путешествие. Или сядет за очередную главу мемуаров...

— Фру Филифьонка тоже выросла, что ли?

— Нет. Просто... знаешь, милый, уже ничего не исправить.

Муми-папа ушел в спальню, а Муми-мама принялась рисовать на стене.

Она нарисовала маяк, и остров, и свой садик на скудной земле острова, и море. И себя — только не нынешнюю, а в юности, когда они пили последний летний чай с Филифьонкой. Подумала и пририсовала юную Филифьонку.

А потом положила обе лапки на стену — так же, как делала на маяке, уходя в нарисованный сад.

Теперь, когда все выросли и обойдутся без нее, она может делать что хочет. До следующей весны...

@темы: фанфики

---

О ковриках и катастрофах

[Санди Зырянова]

Название: О ковриках и катастрофах
Автор: Санди Зырянова для WTF Moomins 2019
Пейринг/Персонажи: Гафса/Филифьонка
драббл, фем, романтика, юст, PG-13
Примечание: по рассказу "Филифьонка, которая верила в катастрофы"

Гафса швырнула сумочку в угол и разрыдалась.
Она так ждала этого вечера! Так тщательно подбирала сумочку и шарфик к новому платью, которое тоже выбирала со значением!
Дело было не в платье и не в сумочке, конечно. Просто именно сегодня Гафса навещала Филифьонку, и именно сегодня она собиралась поговорить с ней начистоту. Правда, совершенно не знала, с чего начать, но это было и к лучшему: ведь если Филифьонка видела в ней только приятельницу, слишком откровенные излияния и правда оказывались ни к чему…
Гафса вспомнила, как они впервые познакомились. Филифьонка тогда показалась ей такой беззащитной, такой одинокой – и такой романтичной. Надо же, снять этот ужасный дом на берегу, на отшибе только из сентиментальной привязанности к семье! Впоследствии Филифьонка так и не сумела сделать дом уютным – конечно, из-за неприспособленности к жизни, и это было так трогательно.
Но зато она была не чужда искусству. Подумать только, ее родственники работали в театре!
Сама Гафса отличалась здравомыслием и крепко стояла на ногах, но ей нравилось считать себя утонченной и не похожей на других. Разумеется, оценить это могла только такая же утонченная натура – то есть только Филифьонка. И Гафса частенько представляла себе, как Филифьонка одиноко сидит у окна, опустив хрупкие руки с недовязанной кружевной салфеткой, и смотрит на холодное море.
Хотелось поддержать ее, отогреть тоненькие пальчики.
Поцеловать бледную вытянутую мордочку.
Забрать ее в объятия и увезти в красивый домик на маяке, где можно было бы и смотреть вдвоем на ее любимое море, и жить в красоте и уюте, а по воскресеньям делать выход в театр и по магазинам. В конце концов, нельзя же было допустить, чтобы Филифьонка постоянно носила это давно вышедшее из моды платье и потертую горжетку!
Но именно сегодня – когда Гафса наконец собралась поговорить об этом – Филифьонка внезапно завела разговор о каких-то катастрофах.
Разумеется, она вовсе не имела в виду катастрофы. Такая поэтическая натура могла говорить исключительно в переносном смысле. И «катастрофой» она иносказательно именовала перемены в жизни, которые ей собиралась предложить Гафса. Ведь Филифьонка не могла не догадаться о ее намерениях. Пусть Гафса и промолчала весь вечер, а потом зачем-то заговорила о каких-то глупостях вроде чистки ковров, – не могла!
Слезы текли и текли ручьем по щекам Гафсы, пока не начали щипать ей кожу; тогда она поднялась, шмыгнула носом и сказала себе: «Ну и прекрасно! Не стоило разменивать хорошую дружбу на какие-то сомнительные перемены!» – хотя на душе у нее по-прежнему было очень тоскливо…
И тут послышался первый раскат грома.
Гафса не боялась грозы, но поспешила закрыть окно, чтобы его не разбило, и увидела, что небо не просто заволоклось тучами – оно стало жутким иссиня-черным, и его расколола надвое колоссальная молния. От мгновенно раздавшегося громового раската Гафсе заложило уши. Шквал налетел на ее сад, и большая ветка, отколовшись от яблони, с треском рухнула вниз.
– О Боже, – прошептала Гафса, – это же и есть катастрофа, про которую говорила фру Филифьонка! А она там одна-одинешенька! Ее же смоет в море!
Она бросилась к телефону, но дозвониться так и не смогла: связь не работала, должно быть, ветром оборвало телефонные провода. И вдруг по морю, краешек которого виднелся из окна, зашатался и восстал синеватый мрачный смерч и угрожающе двинулся к берегу…
Всю ночь Гафса не находила себе места. Филифьонка, конечно же, не догадывалась о ее чувствах. О них следовало говорить если и не прямо, то хотя бы чуть более ясными намеками, а теперь, если Филифьонку действительно смыло в море, у Гафсы совсем ничего не останется – ни дружбы, ни надежды. Да, она могла говорить только о природной катастрофе. Она предчувствовала бурю и смерч! Такая тонкая, чувствительная натура не могла не предчувствовать!
«Катастрофа, – всхлипывала Гафса, – вот что такое настоящая катастрофа! Она говорила мне, а я ее не послушала, я ей не поверила, я думала только о себе! И теперь у меня не будет моей фру Филифьонки, и домика на маяке, и счастья, и чаепитий по вечерам вдвоем!»
Наутро буря улеглась, и Гафса, измотанная бессонной ночью и переживаниями, нашла непромокаемые туфли и побежала к Филифьонке, задыхаясь от волнения.
Муми-дол после бури изменился до безобразия. Повсюду валялись оборванные ветром листья, на многих деревьях поломало ветки, садовые скульптуры опрокинуло в грязь, заборчики завалились и покосились, а если у кого-то с вечера сушилось белье и хозяева не успели его убрать, то все теперь мокло в широких лужах. Гафса выбежала на берег и охнула: с дома Филифьонки смерчем сорвало крышу.
– Она погибла, – Гафса заломила руки в отчаянии. – Моя фру Филифьонка погибла!
Но Филифонка, живая и здоровая, почему-то полностью одетая, как ни в чем не бывало весело плескалась в волнах, оседлав коврик из прихожей. Гафсе сперва показалось, что она утонула или тонет и зовет на помощь, – она бросилась к воде и закричала:
– Фру… Филифьонка? Вы живы? Ах, как это ужасно, моя милая, бедная, добрая фру Филифьонка!
Ей так много хотелось сказать. И то, что они вчера болтали о какой-то ерунде вроде чистки ковров, а ведь она, Гафса, пришла совсем за другим. И что она, Гафса, не сумела поддержать и утешить вчера Филифьонку вовсе не потому, что не любит ее, а потому, что не нашла нужных слов. И что они просто созданы друг для друга, и нужно срочно поселиться вдвоем в домике на маяке. Но вместо этого Гафса запричитала:
– Какой ужас! И ведь вы же предупреждали, что будет катастрофа! Я так беспокоилась!
Филифьонка рассмеялась.
– Какая катастрофа? – спросила она, выбираясь из моря и вытаскивая коврик. – Это очень мило с вашей стороны, фру Гафса, но совершенно лишнее!
И она уселась на песок и звонко расхохоталась.

@темы: фанфики

---

Чувства в снегу

[Санди Зырянова]

Название: Чувства в снегу
Автор: Санди для WTF Moomins 2019
Размер: миди, 4647 слов
Пейринг/Персонажи: Муми-мама, Хемуль, Туу-Тикки, Саломея, Юнк и др.
Категория: джен, прегет
Жанр: флафф
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: однажды Муми-мама проснулась среди зимы
Примечание: написано по книге "Волшебная зима" без учета остального канона

Что-то ей снилось такое… такое… бурное, и гудело в уши, и когда она проснулась, не сразу поняла, что гудело не во сне.

Когда они легли спать, все шло как обычно. Животы были набиты хвоей — каждый муми-тролль обязательно должен набить живот хвоей на зиму, чтобы спокойно спать до весны, одеяла тепло укрывали каждого из членов семьи, люстру укутали в старую простыню от пыли, окна и двери были плотно задраены, и только слабое сопение спящих раздавалось в неподвижном воздухе.

Почему она проснулась? Что это был за странный сон? В спячке обычно и снов-то не бывает…

В окно лился слабый серебристо-зеленоватый свет. Муми-мама подошла к окну и выглянула. Это оказалось труднее, чем казалось: стекло почти до середины покрывали причудливые узоры, похожие на кудрявые листья папоротника, и чтобы посмотреть, как там на улице, Муми-маме пришлось подвинуть стул и влезть на него. Затекшие со сна ноги слушались плохо.

На улице царила ночь, темная и непроглядная, и только по небу бежали стремительные, необычайно красивые зеленоватые сияющие дороги, а сквозь них равнодушно смотрела луна. Муми-мама сморгнула. Глаза у нее начали привыкать к темноте, и она сумела мало-помалу разглядеть и холмы, совершенно не такие, как летом — будто укрытые плотным и гладким покрывалом, серебристо-зеленоватым, и черные кусты и деревья. Внезапно ее осенило: «покрывало» вовсе не зеленое — оно белое. Это снег. Тот самый снег, о котором рассказывал ей сын.

А на одном из холмов виднелись какие-то фигурки. Они двигались. В лунном свете Муми-мама рассмотрела маленького из-за расстояния Хемуля, который мчался — слишком плавно для бега — с холма вниз и при этом успевал трубить в рог. Это-то и было то самое гудение, которое ее разбудило.

— Ну и ну! — сказала себе Муми-мама. Проверила, насколько хорошо укрыты ее муж и дети, аккуратно прикрыла двери в их спальни и отправилась на кухню — растапливать печку и ставить чайник. После прогулки по заснеженным холмам Хемуль и его спутники обязательно захотят горячего чаю! — Лишь бы они перестали дудеть, когда придут сюда, — бормотала она про себя. — А то, чего доброго, перебудят весь дом, а я только собралась отдохнуть в одиночестве…

У нее было о чем подумать в одиночестве. И о том, сколько на самом деле нужно сварить банок варенья, и о том, как в этом году расположить клумбы в саду, и о том, какую мебель заменить, а новую поручить сделать Муми-папе… Когда все проснутся, подумать ей будет некогда, а это означает, что она опять что-то упустит.

Окно в кухне покрылось узорами почти до самого верха. Муми-мама с любопытством разглядывала кудрявые папоротники, озеро и дальние холмы, раздумывая, кто бы мог это все нарисовать. «Ну, конечно же! Это фру Туу-Тикки! Как некрасиво с моей стороны, проснуться и не навестить ее!»

По рассказам Муми-тролля она помнила, что зимой холодно. Поэтому поднялась на чердак и старательно перешерстила старые комоды, в которых хранились забытые многочисленными гостями вещи. Среди них нашелся синий свитер с оленями, очень большой — на Муми-маме он выглядел как платье почти до пят, теплые носочки, сапожки мехом внутрь и длинный оранжевый шарф. Муми-мама никогда не носила такие яркие вещи, однако ей неожиданно понравилось. Она закутала голову и шею шарфом, подвернула рукава свитера и спустилась вниз.

Дверь не открывалась.

— Да что за шутки! — воскликнула Муми-мама, начиная сердиться, и налегла на дверь, однако она лишь немного подвинулась наружу, и из-за нее в прихожую сразу посыпался снег. — Это, наверное, противная Морра или тот Хемуль… — и остановилась, поняв, что никакие это не шутки. Снегом засыпало весь Муми-домик — настолько, что она теперь не сможет выйти из дому. Муми-мама села прямо на пол, размышляя, как быть.

Открыть окно, вылезти и попробовать откопать дверь?

Но это означает напустить стужи в дом…

Махнув лапой, Муми-мама поднялась на второй этаж, укрыла каждого из домочадцев вторым одеялом и отправилась вниз — открывать окно, как снаружи послышалось шарканье, голоса и лай.

— Это опять милый, милый Муми-тролль проснулся, — пропищал один слабый-слабый, тонкий голосок, — и хочет выйти.

— Сейчас мы его выпустим, — прогудел другой, низкий и бархатный.

— Гаф! — поддержал его третий.

Дверь поскрипела, подалась и распахнулась. За ней стояли огромный Хемуль, на плече которого сидела крохотная малявка, и собака.

— Приветствую… мадам? — Хемуль поклонился с неуклюжей галантностью.

— Муми-мама, — скромно представилась Муми-мама. — А вы, как я понимаю, Хемуль? Юнк? Саломея? Мой сын рассказывал о вас… Прошу, заходите в дом, чай уже готов…

— Чай — это как раз то, что надо, когда хорошенько покатаешься на лыжах, — хохотнул Хемуль и ввалился в прихожую, затаскивая за собой лыжи и палки. С них падал снег, сразу начиная таять и оставляя лужицы. Юнк встряхнулся — шапчонка на его голове съехала с ушей — и тоже вбежал. Хемуль аккуратно ссадил Саломею с плеча на пуфик и стянул куртку.

Таких гостей у Муми-мамы еще не бывало.

Она выскользнула из дому и поторопилась к купальне.

— Фру Туу-Тикки! — крикнула она.

Возле купальни были сложены фигурки из снега. Большая лошадь, очень похожая на настоящую, и вылепленная из снега Морра — маленькая с широкой улыбкой, и печка, и фонарь, и еще какие-то существа, которых Муми-мама не знала. Она лавировала между фигурками, как дверь в купальню открылась.

— Фру Муми?

— Добрый… добрый день, — запыхавшись, сказала Муми-мама. — Прошу пить чай. У нас небольшое чаепитие… по случаю зимы.

— Зима идет уже почти месяц, — рассмеялась Туу-Тикки.

Они пришли в кухню, где уже сидели Хемуль сотоварищи, и Муми-мама поставила крохотные кукольные приборчики — игрушки фрекен Снорк, которая все равно сейчас спала наверху — для ее невидимых мышек.

Воцарилось неловкое молчание.

— Отличная погода нынче, только очень уж холодно, — нерешительно начала Муми-мама.

— Совсем не холодно для зимы, — возразила Туу-Тикки. — Самый холод начинается после визита Ледяной девы, а ее еще не было.

— Как жаль, что она не увидит мои клумбы, — сказала Муми-мама. — У меня росли такие красивые цветы…

— Сейчас в саду растут только сугробы, а для Ледяной девы нет ничего лучше, — заметила Туу-Тикки.

— Да, каждому свое, — пробасил Хемуль. — И вовсе не холодно, я бы не возражал, чтобы стало еще холоднее! Что? — наклонился он к Саломее. — А! Да ведь ты тогда будешь сидеть у меня за пазухой! — и он сунул в пасть Юнка сладкий сухарик.

— Простите, — проговорила Муми-мама, — я еще не пекла ничего к чаю…

— Ерунда, — беспечно отмахнулся Хемуль. — Отличные у вас в Муми-доле лыжные трассы, доложу я вам! Кататься одно удовольствие! Я, конечно, был и в горах, но там трассы на любителя — красный уровень опасности, мне-то ничего, а молодежь отпускать страшно. Горы мне, помнится, Муми-тролль посоветовал, — и он неловко поклонился Муми-маме. Большой и громоздкий, он явно опасался что-нибудь раздавить или сломать, случайно повернувшись.

— А как на них кататься? — спросила Муми-мама.

— Да ничего сложного — встал на лыжи и катись, — обрадовался Хемуль, истосковавшийся по собеседнику. — Главное, сноровка, а она приходит с опытом…

Туу-Тикки разливала чай по крохотным чашечкам для мышек.

Они еще немного поболтали, разошлись, а потом Муми-мама нашла муку, ванилин, дрожжи, сухое молоко, сходила в погреб за вареньем — словом, приготовила все, что нужно для пирога, и принялась печь.

Внезапно она обнаружила, что занимается этим не одна.

Пока она отвернулась, кто-то размешал муку и сухое молоко в воде.

Стоило ей отвлечься, чтобы открыть банку с вареньем, как в смеси очутилась ложка ванилина, а в мерной кружке — сахар. «Да это мышки-невидимки! Спасибо им, конечно, но куда это годится? Что же я за хозяйка, если мои гости мне же и помогают?» — однако спорить с теми, кого не видишь, бывает довольно глупо, и Муми-мама ограничилась тем, что крикнула в пустоту: «Спасибо!»

Может быть, им просто весело печь пирог, утешила она себя.

И постелила на диване, в корзинке и в маленькой шкатулочке для Хемуля и его спутников.

Наутро она снова проснулась оттого, что Хемуль трубил в рог.

— Хватит спать! — зычно заорал он. — Что может быть прекраснее, чем встать пораньше и покататься подольше?

Туу-Тикки, похоже, так не считала. Она сидела на корточках в саду и складывала под луной очередную фигурку, и от нее ложилась четкая тень на серебряно-зеленом снегу.

«Вот и хорошо, что он работает будильником, — решила про себя Муми-мама. — А то с этой полярной ночью не знаешь, когда и встать!» — и она предложила Хемулю и Туу-Тикки выпить чаю с пирогом.

— Потом, потом, побежали скорее! — и Хемуль басовито расхохотался.

Муми-мама хотела было заикнуться, что не умеет ходить на лыжах, однако Хемуль уже подтолкнул ей маленькие пьексы — «это мои были в детстве, ха-ха, кто бы мог подумать, что я был такой заморыш?», — помог застегнуть их и потащил Муми-маму за собой. Впрочем, с тем же успехом можно было сказать, что он тащил ее на себе.

— Бери палки, — пискнула с его плеча крошка Саломея, — вот так. Ими нужно отталкиваться. Давай, это весело!

Муми-мама робко оттолкнулась и проехала несколько пядей.

— Ноги переставляйте, фру Муми, — рыкнул Хемуль.

Переставлять ноги на лыжах оказалось непросто, однако первый шаг почему-то наполнил ее воодушевлением. Вскоре Муми-мама уже с удовольствием поняла, что пробежала — хотя и медленно, и очень нерешительно — не так уж мало. Хемуль, убедившись, что у нее что-то получается, понесся кататься сам — его большое, массивное тело неслось с холма с огромной скоростью, выделывая на ходу головокружительные виражи, и Муми-мама смотрела на него с легкой завистью. Крошка Саломея сидела на плече Хемуля и серебристо смеялась.

Муми-мама тоже попробовала съехать с горки — разумеется, самой маленькой. Дважды у нее получилось неплохо, в третий раз она упала, и хотя совершенно не ушиблась, зато вывалялась в снегу. Холодный снег таял на ее мордочке, а Муми-мама расхохоталась, и, барахтаясь в сугробах, снова поднялась на ноги и полезла на горку. «Да это действительно весело!»
Когда они явились в Муми-дом, оттуда уже доносился аппетитный запах рыбного супа.

— Ну зачем же! Я бы сготовила! — воскликнула Муми-мама.

— Это зимний рыбный суп, — сказала Туу-Тикки. — Его может готовить всякий, но только тот, кто понимает зиму и лед, сможет сварить его по-настоящему.

Муми-маме было очень неудобно, что кто-то готовил на ее кухне, пока она развлекалась, однако суп оказался таким вкусным, что все неудобство куда-то делось. «Пожалуй, я бы так не сумела! Надо научиться, — решила она. — Понять эту зиму…»
Лапки и мордочка у нее замерзли. А в тепле оттаяли, и по ним побежали мурашки — ощущение одновременно приятное и раздражающее.

— Гаф, — Юнк с наслаждением лакал суп.

Туу-Тикки наловила рыбы с запасом, поэтому, улучив свободный часок, Муми-мама замесила тесто, на сей раз без сахара и ванилина. Хозяйка она в этом доме или кто? А раз хозяйка, то просто обязана угостить гостей рыбным пирогом…

И порядок бы навести, что гости подумают — везде пыль!

Однако утренняя уборка не задалась. Ей просто не дали возможности взяться за веник и тряпку.

— Побежали! — загудел Хемуль, едва она проснулась. — Да бросьте вы этот вздор, фру Муми, какие там домашние дела? Надо использовать каждый день зимы, чтобы покататься!

— Именно, — поддержала его Саломея. И Юнк разразился бодрым лаем.

И Муми-мама сдалась. Потому что кататься на лыжах, что ни говори, куда веселее, а ее гости, похоже, совсем не обращали внимания на пыль. И в этот раз она уже рискнула залезть на горку повыше — ах, как чудесно было нестись с нее вниз, и ледяной ветер со снежинками едва не залепил ей мордочку, свистя в ушах, и чувство было такое, будто она, Муми-мама — птица, летящая вперед!

А после обеда (на который вполне хватило вчерашнего пирога) Туу-Тикки позвала ее удить рыбу подо льдом. Это тоже оказалось сложно — и интересно. Они выбрались на берег моря. Лед намерз у самого берега, но Туу-Тикки уверенно спустилась под него: вода плескалась внизу так, что между ледяной коркой и водой смело можно было разместиться и даже выпрямиться во весь рост. Туу-Тикки закинула удочку — некоторое время ничего не происходило, а потом поплавок затанцевал.

— Ура, — шепотом, чтобы не распугать рыбу, проговорила Муми-мама.

И так же шепотом заговорила с ней Туу-Тикки.

Она рассказывала Муми-маме о странных существах зимы.

— Каждое из них на своем месте, — объясняла она, — и их нельзя трогать или звать к себе в дом. Им хорошо здесь, под снегом и льдом, или в морозном воздухе под луной и звездами, а когда приходит лето, они залегают в спячку, чтобы солнце не опаляло их теплом. Они управляют светом звезд, и зимними ветрами, и морозами — конечно, не все, только самые могущественные из них.

— Это их изображают фигурки в саду?

— Не всех. Снежная лошадь — для того из них, кто ближе к весне поскачет на другую сторону Земли. А снежная печка — для Снежных мышек, они родня моим невидимым. Там они прячутся и греются, ведь им тоже нужно тепло, хотя и меньше, чем нам с вами.

Так прошло несколько дней. Пару раз все видели Морру — теперь она была огромной, и ее силуэт царил на горизонте мертвяще-темным холмом. А однажды из-за горизонта донеслась далекая заунывная песня. «У-у-у, — пели вдалеке, — у-у-у!»

Юнк оживился, ушки его встали торчком так, что едва не свалилась шапчонка.

— Это же волки! — пролаял он. — Моя родня! Я с ними так и не повстречался тогда, струсил, но это я потому, что маленький был. А теперь я обязательно хочу с ними познакомиться!

— Не глупи, — пискнула Саломея. — Хемульчик, ну скажи ему!

— А это не опасно? — спросила Муми-мама.

— Зимой все опасно, — рассудительно сказал Хемуль. — Шляться по лесу — может, и весело, но заблудиться в темноте легче легкого.

— Ну я ненадолго, — заныл Юнк.

— Все-таки они его родственники, — решила Муми-мама. — Конечно, надо познакомиться!

Воодушевленный ее поддержкой, Юнк вылетел из дому пулей — никто не успел его остановить. Муми-мама, как раз спустившаяся в погреб за вареньем, высунула из погреба голову и закричала «постой, погоди», но где там!

Мороз тем временем крепчал. Он сгустился до того, что, казалось, сам воздух замерз и ломался в легких при каждом вдохе. А Юнка все не было и не было. Саломея разрыдалась.

— Волки, — всхлипывала она, — они его съели!

— Я бы сказал, что он скорее заблудился, — пробасил Хемуль. — Пойду-ка я поищу его. Фру Муми, у вас есть переносной фонарь?

— Даже два, — ответила та, — сейчас принесу с чердака.

— Два мне не надо.

— А я иду с вами.

— Не смейте, — воскликнул Хемуль, но Муми-мама стояла на своем:

— Мы вдвоем найдем его скорее!

Туу-Тикки, вслушавшись в разговор, молча сходила в купальню и принесла свою запасную куртку — для Муми-мамы.
И так, укутанная, она пробиралась на лыжах. Зимний лес стоял вокруг, неподвижный и прямой, и только тени от фонаря в ее лапе прыгали по снегу, принимая причудливые формы. Из-за деревьев наверняка выглядывали духи зимы, но Муми-мама старалась не бояться. Ведь она пришла в лес не со злом, должны же духи зимы это понимать?

Вдалеке виднелось пятнышко света — это брел по лесу Хемуль.

— Юнк! Юнк! — звали они по очереди. И наконец Юнк, скуля, выбрался навстречу Муми-маме.

— Я их не наше-о-о-ол, — всхлипывал он. — И заме-ерз!

— Ничего, сейчас поешь горячего супу, и все будет в порядке, — утешила его Муми-мама, — а потом я дам тебе чаю с малиной… Герр Хемуль! Он у меня! — крикнула она, подхватила Юнка под мышку, оттолкнулась палкой — и помчалась на лыжах вниз, в долину.

Фьють! — ногу ее повело вбок.

Ш-шух! — ее саму бросило в другую сторону.

Хлоп! — и Муми-мама покатилась кубарем вниз, только отстегнувшиеся лыжи остались наверху, и лаял ей вслед Юнк. Щиколотку пронзила ужасная боль, так, что слезы брызнули из глаз.

Хемуль подъехал к ней.

— Эх, — сказал он. — Мастерства еще не хватает!

Он забросил Юнка на плечи, а Муми-маму вместе с лыжами поднял на руки и покатился в Муми-дом. Сам он упасть не боялся. У него-то мастерства хватало с избытком.

Как теперь знала Муми-мама, такая боль в ноге означала растяжение связок — неприятность, обычную для спортсмена, но совсем не знакомую обычному муми-троллю. Хемуль уложил ее на кушетку, принес в лапах снегу и прижал к щиколотке, а крошка Саломея и Юнк тщательно забинтовали. Получившийся компресс немного снял боль и опухлость, но встать на ногу Муми-мама не смогла.

— А как же ужин? — обеспокоилась она. Хемуль обернулся и густо захохотал.

Туу-Тикки внесла в комнату тарелку с супом, кусочек пирога и чашку кофе.

— Мне, право, так неловко, — начала Муми-мама.

— Оставьте, фру Муми, — мягко сказала Туу-Тикки. — Я вижу, заботиться о других — ваш конек. Но и другим это может быть приятно. Позвольте и другим поразвлечься, заботясь о вас!

Чтобы не скучать, Муми-мама принялась за вязание. Повязать летом ей тоже было некогда — ведь нужно было обиходить и дом, и сад, и огород, и присмотреть за семьей, и приготовить еду. А теперь у нее появилось свободное время!
И она вязала.

Юнку — шапчонку потеплее его нынешней.

Хемулю — шарф поярче.

Туу-Тикки — варежки в полоску.

А для Саломеи у нее не нашлось достаточно тонких спиц или крючка, и тогда Муми-маму осенила идея. Она взяла две самые длинные палочки для мороженого и выстругала из них лыжи. Настоящие лыжи, чтобы Саломее не приходилось просить Хемуля покатать ее!

Наконец, нога у нее более-менее пришла в порядок, и Муми-мама смогла снова ходить и даже встать на лыжи. Теперь Хемуль постоянно присматривал за ней. Это было даже огорчительно: ведь с тех пор, как Муми-мама упала, она немного улучшила лыжную технику, да и на высокие холмы не лезла, — можно было ничего не опасаться, но Хемуль не сводил с нее глаз. Будто не доверял!

Вот удачного дня, чтобы вручить подарки, все не находилось. В конце концов Муми-мама подумала, что отдать их можно когда угодно, не обязательно ждать подходящего момента… Да хоть прямо сейчас — вон кто-то мелькает в окне под снегопадом, наверняка Хемуль или Туу-Тикки… Нет, у Хемуля куртка бордовая, а у Туу-Тикки в полосочку, а эти какие-то серые…

Муми-мама подышала на окно, чтобы растопить узоры, и выглянула.

Мимо ее дома сквозь метель шли волки — несколько огромных, суровых зверей, и один из них припадал на ногу. Поджилки у Муми-мамы затряслись, она испугалась, что волки ворвутся в дом и съедят — ладно, ее саму, но ее родных и друзей! Однако волки, похоже, не собирались никуда врываться. Они уже почти прошли Муми-дом, как остановились. Хромой волк застыл в снегу и закашлял, подняв лапу. Даже из окна было видно, что лапа у него разбита и вся в засохшей крови.

Муми-мама полезла на шкаф и достала аптечку.

Ей было страшно, так страшно, как никогда и нигде не бывало за всю ее жизнь. Ни тогда, когда огромная волна смыла ее с лодки, на которой она плыла, и выбросила на берег — тогда ей помог выбраться Муми-папа, так они и познакомились. Ни тогда, когда прямо в ее сад заявилась Морра. Ни тогда, когда их пугало хулиганистое привидение…

Ни даже тогда, когда на Муми-дол обрушился смерч и снес крышу с соседского дома — а мог бы, между прочим, и с ее собственного!

Но она вышла из дому, скрипя сапожками.

— Герр волк, — вежливо обратилась она, — позвольте взглянуть на вашу лапу. Не нужно ли ее перевязать?
Волки утихли, недоверчиво глядя на нее.

— Какая-то скотина поставила капкан, — прорычал один из них. — Откуда нам знать, что это не ты, троллиха?

— Это не она, — категорически возразила крупная светлая волчица. — Запах не ее.

— Фру волчица, ваш товарищ может на всю жизнь остаться хромым, если ему не помочь, — настаивала Муми-мама.

— Хорошо, — поколебавшись, сказала волчица и сердито рявкнула, когда кто-то попытался возразить. — Мы благодарны тебе за помощь. Но если ты причинишь нашему брату вред, мы тебя съедим!

Муми-мама присела на корточки.

Вблизи лапа волка выглядела еще хуже, чем издали. Острые зубья капкана пробили ее в нескольких местах, раны воспалились, кость казалась раздавленной. Муми-мама прочистила раны, залила их йодом и покрыла целебной мазью. Волк глухо ревел от боли, однако даже не щелкнул зубами, — его пасть оказалась опасно близко к мордочке Муми-мамы, но та не обратила на это никакого внимания, бинтуя и накладывая шину.

— Потрудитесь прийти через пару дней на перевязку, — строго сказала Муми-мама, закончив работу. — И не нагружайте лапу какое-то время!

Волк пренебрежительно фыркнул. А потом вся стая снялась с места и исчезла в снежных вихрях.

Муми-мама про себя вздохнула. Конечно, ожидать от диких зверей вежливости не стоило, но хоть «спасибо» можно было же сказать, подумала она.

Вскоре ее внимание поглотили более насущные нужды — плюшки, салат из квашеной капусты и… а что же посущественнее? И вдруг в окне снова мелькнула серая тень.

Муми-мама выглянула на крыльцо. Волчьи следы быстро заметало снегом, но на крыльце лежал, парясь и источая свежий кровавый аромат, большой кусок мяса.

Пришел Хемуль и принялся помогать Муми-маме делать отбивные — сначала помогал, а затем попросту отстранил ее от кухонного стола, с добродушным смешком посоветовав заняться чем-нибудь более простым.

— Мясо любит мужскую руку, — заявил он в ответ на ее протесты.

Муми-мама обратилась было к плюшкам, но оказалось, что Туу-Тикки во главе невидимых мышек уже разобралась с ними. И тогда она отправилась в гостиную и от нечего делать рассказала Юнку о волках.

— Волки! — Юнк даже взвыл от огорчения. — Моя родня была здесь, а я катался в другом месте! Какая жалость!

— Тебе повезло, что ты не попался в тот капкан, — заметила Туу-Тикки, внося в гостиную блюдо с плюшками. — И что волки принесли нам не твое мясо!

— Но я все же полагаю, что фру Муми… как это… неуместно великодушна, — пробормотал Хемуль. — Ведь волки могли ее сожрать!

— Ну что вы, — не согласилась Муми-мама. — Они, конечно, дикие, воспитания им не хватает, но они порядочные звери!

На следующий день она первым делом вспомнила, что опять забыла отдать подарки, и вытащила их из-под кровати. «Сейчас или никогда», — подумала Муми-мама.

И тут в дом влетела Туу-Тикки.

— Закройте окна, — выкрикнула она, запыхавшись. — Не выходите из дому! Не кажите даже нос на улицу!

— Это еще почему? — возмутился Хемуль, уже пристегнувший одну лыжу.

— Ледяная дева идет!

Саломея запищала от страха, уткнувшись мордочкой в холку Юнка.

— Хорошо, что у нас есть запас дров и хвороста, — Муми-мама с благодарностью посмотрела на Хемуля, потому что дрова нарубил он. В охотку — он считал, что это развивает мускулатуру. Хемуль перехватил ее взгляд и зарделся.

Они подкинули дров в камин.

— Ледяная дева — это королева зимы, — рассказывала Туу-Тикки. — Когда она приходит, наступают самые сильные морозы…
Муми-маме было очень интересно взглянуть на Ледяную деву, и Хемуль нагрел у камина монетку и прижал к стеклу — получился глазок, в который все смотрели по очереди.

Небо стало прозрачным, очень высоким и зеленоватым, а воздух — ломким, как хрусталь. Все застыло, и только снег мерцал под убывающей луной. И тут Муми-мама поняла, насколько живой бывает зима обычно — и насколько безжизненной стала она сейчас. Не было никакого движения, ни голоса не раздавалось вокруг, не пролетала пушистая полярная сова, песец не бежал по снегу, не парили между заснеженных крон морозные духи, и снежные малявки не носились по сугробам…

И вдруг показалась Она.

Высокий силуэт маячил еще в отдалении, но стекло напряглось и издало тихий высокий звук — казалось, оно вот-вот лопнет от холода. Глаз, которым выглядывала Муми-мама наружу, заболел и заныл, из него покатилась слеза; щека, повернутая к окну, тоже защемила и стала будто обескоженной.

Ледяная дева издали выглядела потрясающе красивой — вся в белом, голубом и зеленом, мерцающая серебром, величественно шагала она по равнине, и Муми-мама про себя умоляла мир спрятаться и сгрудиться в тепле…

И вдруг серые тени проскользнули в сад.

— Волки! Им же негде приютиться! — и Муми-мама открыла дверь. — Заходите, только поскорее, пока морозу не наползло!
Вместе с волками ворвался и ветер — ледяной и совершенно прозрачный.

— Уф, успели, — рыкнул кто-то из них.

— Спасибо, — хриплым от горячки бега и холода голосом прорычала волчица.

— Пожалуйста, располагайтесь, — пригласила их Муми-мама. — Может, горячего супу?

Невидимые мышки разлили суп в плошки. К счастью, Муми-мама и Туу-Тикки сварили его с запасом. Юнк, дрожа от волнения и восторга, бочком подобрался к волкам и смотрел на них, захлебываясь от восхищения. Хемуль тем временем покачал головой; Муми-мама думала, что он опять скажет что-нибудь насчет неуместного великодушия, но он промолчал и лишь держался рядом с ней, не выпуская из лапы ледоруб.

Ледяная дева бродила по Муми-долу целые сутки, и все это время никто не уходил из гостиной — все собрались вокруг камина и молча ждали, время от времени подбрасывая поленце-другое, и время от времени кто-нибудь выглядывал в окно.

Наконец небо перестало быть таким высоким и прозрачным — по нему снова потекли реки зеленоватого света, и звезды из колючих и мертвых превратились просто в мерцающие далекие точки, а потом заволоклись мягкими войлочными облаками. Деревья зашевелили сучьями, и воздух наполнился невидимым движением. Пошел снег.

Волки снялись и исчезли — последний из них движением задней лапы захлопнул за собой дверь. И только тогда Хемуль поставил на пол ледоруб и шумно выдохнул.

— Пойду нарублю дров, а то наши закончились, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

Муми-мама с Туу-Тикки отправились удить рыбу.

— А вы не прочь иногда испытать других, фру Муми, — заметила Туу-Тикки.

— Я? Ну что вы! Просто… Они же уже показали, что не такие уж и злые. А знаете, оставить их снаружи, когда было так холодно, ну как это…

— Я не об этом, — и Туу-Тикки чуть усмехнулась, а потом заговорила о другом. — Скоро Рождество. Вы любите отмечать Рождество?

— А что это?

Для Муми-мамы все, связанное с Рождеством, было в новинку. Однако идея приготовить угощение, нарядить елку — а в ее саду как раз была елка! — и вручить подарки пришлась ей по душе.

— Конечно, надо отпраздновать, — вдохновенно воскликнула она. — У меня есть такие красивые бусы, специально на этот случай, я все думала, как же их носить — они слишком длинные…

…Муми-мама рылась в сундуках и комодах, подыскивая, что же может пригодиться. Бусы — да! Старые часы, которые все недосуг починить? — разумеется. Зеркальца? — подойдут! Некоторые из них, конечно, стоило бы подарить знакомым на другие праздники, но пока… Ленты? Из них просто непременно следует связать бантики и повесить на елку! Золоченые орехи? — В первую очередь!
Юнк бегал туда-сюда, относя все новые и новые украшения в сад, где Хемуль, Саломея и невидимые мышки развешивали их на елке. Наконец, Муми-мама нашла то, что было важнее всего.

Большую звезду.

Когда-то фрекен Снорк вручила ее Муми-троллю в качестве медали, а потом она где-то потерялась. И вот она, как по заказу, лежала и сияла в ящике комода.

Саломея взбежала и водрузила звезду на самую вершину.

Туу-Тикки вернулась с моря с ведерком свежей рыбы, и они с Муми-мамой отправились на кухню. А тем временем к Муми-дому снова подобрались волки.

Они принесли оленины и, услышав о празднике, охотно взялись за приготовление шашлыков.

Угощение удалось на славу. Шашлыки, пирог с рыбой, пирог с яблочным повидлом, чай и кофе, печенье с мороженой клубникой, жареная картошка, взбитые сливки — и многое другое!

И вот наступил миг вручения подарков.

— Лыжи, лыжи! Как чудесно! Теперь я смогу кататься с тобой, Хемуль! — закричала Саломея.

Хемуль густо покраснел и обернул новый шарф вокруг шеи, гладя его лапами.

Юнк и Туу-Тикки тоже были явно довольны.

Волкам Муми-мама подарила аптечку, рассудив, что их полная опасностей жизнь лесных хищников иногда требует медицинской помощи, а Муми-мамы рядом может и не оказаться.

Внезапно все напряглись: огромная темная тень выросла рядом с оградой.

— Фру Морра! — воскликнула Муми-мама. — Погодите, не уходите! Я хочу сделать вам подарок к Рождеству!

Она вышла за ограду, волоча за собой большую вязанку хвороста, и подожгла ее. Веселые языки огня взметнулись вверх, все за столом зааплодировали. Морра сторожко пялилась на костер круглыми пустыми глазами, но когда Муми-мама вернулась в дом, через окно все увидели, как Морра усаживается на огонь.

Каждый в Муми-доле знал, что ее ничем не согреть.

Однако в течение нескольких минут костер пылал, и на лице Морры пробежало непривычно теплое выражение. А потом огонь, конечно, потух, оставив только пепелище — зато не повредив Морре, и Муми-мама вздохнула с облегчением.

Ей самой достался крохотный подснежник. Его принесли волки, найдя в лесу, — будто кусочек весны среди зимних снегов.

И большая записная книжка в красивом переплете. Туу-Тикки лукаво заметила, что у Муми-мамы есть собственные приключения, которые не грех записать в мемуарах.

Хемуль подарил ей свои запасные лыжи, на которых она училась кататься.

— Хотелось бы мне, фру Муми, чтобы мы всегда могли покататься вместе, — сказал он. — А летом отправиться в высокие горы, где вечно лежит снег, — там такие интересные трассы!

За столом воцарилось молчание.

— Но… Это было бы, конечно, так прекрасно… — Муми-мама растерялась.

Ей нравилась зима. И холод, и снег, и мороз, и зеленые ленты полярного сияния в небесах.

И заснеженные вершины сейчас встали в ее воображении бесконечно прекрасным видением — недосягаемой мечтой о счастье и свободе…

— Но ведь у меня есть Муми-папа, — чуть слышно произнесла она. — И мой маленький Муми-сын. Как же я их брошу?

— Понимаю, — вздохнул Хемуль.

— Что поделать, — пискнула Саломея, — не все могут делать то, что хотят!

Муми-мама обвела гостей взглядом. Почему-то все смотрели на них с Хемулем с сочувствием.

Наутро Хемуль ушел вместе с Юнком и Саломеей.

Он ушел, не попрощавшись, — Муми-мама еще спала, а он, оказывается, умел собираться очень тихо, и это было неожиданно. Ведь Хемуля все считали этаким слоном в посудной лавке, громогласным, увесистым и неуклюжим. Вместо «до свидания» он оставил в саду Муми-троллей снеговичка, вылепленного в виде Муми-мамы. Получилось очень похоже, Хемуль не забыл даже сумку и оленей на свитере. А в лапках у снежной Муми-мамы краснело тщательно выгрызенное из большой морковки сердце.

— Я же говорила, фру Муми, — тихо произнесла Туу-Тикки, — любовь может быть не только от вас. Это работает в обе стороны.
Муми-мама заметила, что возле купальни больше нет ни Снежной лошади, ни снежной печки. Сущности зимы покидали Муми-дол.
Близилась весна.

И тогда Муми-мама пристегнула лыжи к пьексам и понеслась в холмы. Теперь ей поддавались довольно крутые и высокие склоны. Ветер, уже пахнущий подснежниками, бил в мордочку, глаза слезились, и она чувствовала себя птицей, летящей в бесконечном снеговом небе, и небо это принадлежало только ей.

@темы: фанфики

---

[Санди Зырянова]

Название: Вороний принц
Автор:  Санди Зырянова для WTF Moomins 2019
b>Размер: мини, 1655 слов
Пейринг/Персонажи: Снумумрик, малявка, птицы
Категория: джен
Жанр: приключения
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Снусмумрик в своих странствиях заводит удивительных друзей, но один из них для него особенно важен

Что-то черное билось среди бурелома, хлопало крыльями, издавая жалобные хриплые крики.
– Ой-ой, – сказал Снусмумрик, отбросив сумку, и поспешил на помощь. Малявка Лю засеменила следом за ним.
В глубине души Снусмумрик не рассчитывал, что от нее будет хоть какая-то польза. Лю была крошечной – еще меньше, чем его сестра, Малышка Мю. Крошечной и бестолковой, как и следовало ожидать от такой малявки. Она увязалась за Снусмумриком несколько дней назад, уверяя, что его песни непременно должны помочь ей «принять взрослую форму», а взрослая форма нужна была для того, чтобы залечь в зимнюю спячку. Первым побуждением Снусмумрика было отмахнуться от назойливого ребенка. Но Лю утверждала, что неизбежно умрет, если не сможет принять эту самую взрослую форму.
Неизвестно, действительно ли это было так, или Лю просто вбила себе в голову какие-то страхи и суеверия, но Снусмумрик взял за правило на всякий случай играть для нее три раза в день – утром, в обед и вечером. Пока что ничего не происходило. О том, что Лю не переживет зиму, если не заляжет в спячку, Снусмумрик и сам сумел догадаться.
У нее были зеленые волосы и зеленое же платьице – неяркое, из-за чего она в двух шагах сливалась с начинавшей жухнуть травой. Но на фоне осенней листвы Лю странно выделялась.
Она удачно появилась – как раз, чтобы отвлечь Снусмумрика от ежегодных осенних размышлений.
Сейчас они разбрасывали засохшие ветки, обломанные недавней октябрьской бурей. На ветках повисла веревочная сеть. Кто знает, была ли то рыбацкая сеть, заброшенная на деревья смерчем, который летом снес крышу с дома Филифьонки, или же над лесом потерпел крушение чей-то воздушный шар, – но она сама по себе могла считаться историей. Одной из тех историй, которые так любил слушать Муми-тролль. Снусмумрик одернул себя: он же собирался отвлечься от осенних размышлений!
В этой сети запуталась большая черная с серым птица. Чтобы вызволить пострадавшего, у Снусмумрика и Лю ушло довольно много времени; наконец, птица с облегчением расправила крылья.
– Премного благодарен, – важно проскрипела она. – Герр Ворона, к вашим услугам. О благородные странники, позвольте пригласить вас на торжественное вальс-бостонское чаепитие!
– Валь… какое? – спросила Лю, глядя на Ворону во все глаза.
– Вальс-бостонское, – объяснил тот. – Осенью мы с супругой любим танцевать в небе медленные вальсы, не то, что летом, когда так и тянет плясать рок-н-ролл. А зимой мы будем танцевать менуэты.
Снусмумрик с любопытством разглядывал дядюшку Ворону. Впрочем, освоившись в их обществе, тот оказался вполне компанейским парнем. Наконец, он подхватил обоих путешественников клювом и взмыл вверх.
Гнездо дядюшки и тетушки Ворон располагалось на самой вершине большого вяза. Лю пришла в восторг.
– Сколько у вас красивого! – закричала она, вертя головой. – Какое милое зеркальце! А бусики! Как я люблю, когда пол устлан фольгой! Ой, смотри, Снусмумрик, это же настоящее увеличительное стекло!
Тетушка Ворона, очень польщенная, застенчиво склонила голову набок.
– Как приятно встретить такого тонкого ценителя изысканных интерьеров, – прокаркала она. – Надо признать, у нас все скромно. Наша кузина Сорока, конечно, обустроила не в пример более роскошную квартиру…
Снусмумрик подавил смешок. На его вкус, даже «скромное» воронье гнездо было декорировано слишком кричаще. Но на то они и вороны, не говоря уж о сороках: даже последняя букашка знает, что эти птицы любят стиль рококо!
– А это наш сын, – с гордостью представил дядюшка Ворона. – Знакомьтесь, это Вороний Принц!
– Взаправдашний принц, – прошептала Лю, ошеломленная и совершенно растаявшая от восхищения. – Очень… очень рада, ваше высочество!
– Да это меня просто так зовут, – пробормотал птенец, потупившись. Похоже, он был еще застенчивее, чем тетушка Ворона. – Спасибо, что выручили папу…
– Сынок, – напомнил дядюшка Ворона.
– Извините, – промямлил вороненок и смутился еще больше. – Очень приятно, Принц.
Снусмумрик задумчиво разглядывал его, и даже сунул в рот трубку – правда, не зажженную. Вороненок был очень большим. Выглядел он совсем ребенком, но размером превосходил даже отца.
– Нет, он и вправду принц, – возразила тетушка Ворона, сияя от гордости. – Когда нам подкинули яйцо, рядом с ним лежало вот это, – и она показала блестящий латунный брелок в виде маленькой короны с разноцветными стеклышками. – Кто еще это мог быть, если не отпрыск королевского рода?
Принц окончательно застеснялся и залез в угол. Приемные родители с умилением наблюдали за ним.
Потом Снусмумрик играл им на гармошке все вальсы, которые знал, а дядюшка и тетушка Ворона танцевали в воздухе – и это был необыкновенно красивый танец. Все птицы, а вороны особенно, знают толк в воздушных плясках, а эту пару вдохновляло их семейное счастье.
– Мне кажется, – пролепетала Лю, – я скоро должна… скоро… очень скоро…
«Скорей бы, – подумал Снусмумрик. – Может, ты наконец примешь свою, как там ее, форму, заляжешь в спячку, и я смогу путешествовать в одиночестве. Мне столько времени не давали побыть одному! Разговоры, суета, дома… Ах, дома, дома, как же вы мне надоели!» – но, разумеется, Лю была вовсе не виновата в том, что у Снусмумрика не случилось ни минуты, чтобы остаться наедине с собой, за все лето. Поэтому Снусмумрик промолчал – не в первый раз и не в последний.
Утром они попрощались с воронами. Снусмумрик с беспокойством думал, что Лю надо чем-то кормить, а еще ей нужно искать пристанище, чтобы не ночевать под открытым небом – ведь стояла уже глубокая осень, и такая малявка могла простудиться.
Мю, конечно, вместе с еще одной их старшей сестрой – Мюмлой – уже дрыхнут без задних ног в доме Муми-троллей. И сам Муми-тролль тоже спит, набив пузо хвойными иголками. Хотя кто знает, ведь рассказывал же он, как проснулся и не спал целую зиму, и выел все мамино варенье. Именно о нем и бывали осенние размышления Снусмумрика – каждый год, с тех пор, как они познакомились. С того дня прошло уже немало времени. Снусмумрик из подростка стал юношей, а Муми-тролль просто подрос, и что-то новое появилось в их дружбе…
– Я хочу сказать, – нерешительно вторгся в его размышления голосок Лю, – давай ночевать в лесу, если, конечно, ты не мерзнешь в палатке. Я должна жить среди деревьев.
– А обедать ты чем будешь? – буркнул Снусмумрик.
– Но… но мне достаточно капельки росы! Только поиграй мне. Ну, пожалуйста!
Снусмумрик, не отвечая, достал палатку и принялся ставить ее на мягком мшанике. А потом сел на пороге и заиграл. Лю бегала вокруг, бесшумная и невесомая, и то и дело подскакивала, будто пытаясь взлететь.
Глупыш Снифф уже наверняка бы начал ее дразнить, уверяя, что летать ей не суждено.
Муми-тролль бы по доброте душевной сказал, что у нее обязательно получится.
Но Снусмумрик уже забыл о Лю и играл свое. «Та-ра-ри, – пела губная гармошка. – Я ушел и попрощался только с одним существом. Он такой чувствительный, этот тролль! У него всегда становится такое грустное лицо, когда с ним прощаешься. Словно он хочет попросить остаться – но не решается. И правильно! Ведь он еще ребенок, смешной толстый малявка, и не ему говорить слова, которых ты ждешь!»
Так шли дни. К Снусмумрику приходили новые мелодии. Он играл их – то осторожно, пробуя каждую ноту, то вдохновенно и громко. Иногда он замечал вокруг какое-то движение. Это были опадающие листья, и паучки на паутинках, которые спускались, чтобы спрятаться в щелки до самой весны, но останавливались послушать, и букашки, и лесные мыши, и те ящерицы, которые еще не попрятались в норки, и древесные духи. И, конечно, это всегда была Лю – Лю, которая бегала и подскакивала, размахивая крошечными ручками, и ее зеленое платьице становилось все более неуместным среди последних желтых и оранжевых листьев.
Однажды Снусмумрик решил сочинить мелодию про зеленое платьице и малявку, которая хочет взлететь, чтобы станцевать вальс бостон с вороньим Принцем.
«Почему все девчонки так любят сказки про балы и принцев? – подумал он. – Как по мне, то, что вороны приютили чужого птенца, гораздо интереснее! Ведь это таит какое-то приключение…»
Его мелодия была грустной, но быстрой. В ней было все: и застенчивый вороненок, и маленькая Лю, и ее беготня и прыжки, и крошечные ручки, и зеленые кудряшки, и воздух, который упорно не держал Лю, но однажды покорится Принцу…
– Снусмумрик! Смотри! Смотри! – пронзительно закричала Лю.
И ошарашенный Снусмумрик увидел, как она парит в воздухе, неумело размахивая длинными, почти прозрачными стрекозиными крылышками.
– Фея! – сообразил он. – Так ты фея!
– Теперь да, – ответила Лю. – И я хочу станцевать для тебя, прежде чем найду себе подходящее дерево с отставшей корой и лягу спать под ней до самой весны!
Поздней осенью темнеет рано, а мерцающие крылышки фей заметны издалека. Мало-помалу сгущался ранний вечер, Снусмумрик играл и любовался танцем Лю, а между тем к ним подкрадывались черные тени. То были друды, крылатые хищники холодных сумерек. Никто их не замечал – ведь они охотятся скрытно и тайно, и их жертвы никогда не успевают понять, что же на них напало, и тысячи зверюшек и малявок тщетно надеются увидеть своих друзей и родных, давным-давно сожранных друдами…
Внезапно одна из них набросилась на Лю.
Снусмумрик успел заметить лишь темную тень, накрывшую светящийся силуэт, отбросил гармошку, схватил палку и налетел на хищника. Но где ему было тягаться с друдами! Они охотятся стаями, атакуют молниеносно и никогда не бросают след, неотступно преследуя намеченную добычу, – что им какая-то палка в руках маленького музыканта?
Другая черная тень, огромная и грозная, опустилась сверху. Могучий клюв ударил в самое сердце сгустка мрака, раздался писк, полетели клочья черной шерсти, и друда, кувыркаясь, рухнул вниз. Новый удар клюва – и второй друда шмякнулся оземь, жалобно пища. Сообразив, что сегодня им не придется ужинать, остальные друды пустились наутек и вскоре растаяли в осенних сумерках.
– Убирайтесь и не появляйтесь здесь! – каркнул ворон им вслед. – Никогда больше!
– Принц? – неуверенно прошептала Лю. – Как ты вырос!
– Да никакой я не принц, – и Принц знакомым смущенным жестом склонил голову. – Это был просто брелок, чтобы привлечь внимание моих будущих приемных родителей… вот.
Он и впрямь вырос, оперился и казался огромным – почти таким же огромным, как Дронт из мемуаров Муми-папы.
– Значит, ты ворон, а не ворона, – заметил Снусмумрик. – Спасибо тебе.
– Спасибо, – Лю взмахнула крылышками, подлетела и чмокнула крохотными губками ворона прямо в клюв.
– Да за что же спасибо? – смущенно прокаркал Принц. – Вы ведь помогли моему папе… Разве я мог летать и смотреть, как вас обижают эти разбойники? Лю, – обернулся он к фее, – давай, я отнесу тебя на поляну, где спят все ваши.
– Ой, как чудесно! – захлопала Лю в ладоши.
– А тебя, дружище юксаре, куда отнести? – обратился Принц к Снусмумрику.
– Я пешком, – улыбнулся тот. – Я люблю осенью идти куда глаза глядят и предаваться осенним размышлениям.
– Вот как. А о чем?
Снусмумрик помолчал.
– Ну, – начал он, – есть один чувствительный маленький тролль. Я обещал ему, что в первый день весны мы с ним вместе будем строить запруду…

@темы: фанфики

---

Самая красивая

[Санди Зырянова]

Название: Самая красивая
Автор: Санди Зырянова для WTF Moomins 2019
Размер: мини, 1375 слов
Пейринг/Персонажи: фрекен Снорк, Муми-мама, Муми-папа, Снусмумрик, Муми-тролль, Снифф, Снорк, Ондатр
Категория: джен
Жанр: лирическая зарисовка
Рейтинг: G
Краткое содержание: даже приятные слова имеют разную ценность

Фрекен Снорк аккуратно причесала челку, нацепила золотой браслет на ножку, полюбовалась своим отражением в зеркале. От удовольствия светло-зеленый оттенок ее шкурки сменился светло-розовым, как у неба, залитого рассветной зарей.
– То, что надо!
Она сбежала вниз. Остальные еще спали, кроме Муми-мамы.
– Я вот думаю, – Муми-мама кивнула ей и снова повернулась к рабочему столику, – как украсить вишневый пирог? Может, разложить вишенки по краю? Или сделать кремовую розочку в центре? Хочется чего-то необыкновенного, чего еще ни разу не бывало…
Фрекен Снорк тоже задумалась.
– Розочки уже были, – продолжала Муми-мама. – И вишенки.
– Давайте сделаем три розы из крема и пару листиков, – предложила фрекен Снорк, – и по краям ракушки из глазури. И назовем это… ммм… «Сладкая клумба»!
– Точно, – обрадовалась Муми-мама, – совсем как мои клумбы!
Фрекен Снорк поднялась в гостиную. Муми-папа тоже уже встал и задумчиво стоял у окна, глядя в даль – на синюю кромку моря.
– Хочешь, почитаю новый отрывок мемуаров? – спросил он, фрекен Снорк согласилась, и Муми-папа с выражением прочел написанное, важно помахивая листками в лапе. Написал он всего два коротких предложения: «Море плескалось у ног. И я храбро вступил в волны и пошел». – А как продолжить, я еще не решил.
Фрекен Снорк накрутила челку на палец.
– А если на этом завершить главу? – несмело предложила она. – А новую начать… ну… может, с Муми-мамы? «Она была такая красивая…»
– А это идея, – оживился Муми-папа и галантно поклонился. – В молодости она была такая же красивая, как… как ты!
Фрекен Снорк мгновенно стала пунцовой от смущения и радости.
Встали Муми-тролль, Снифф и Снорк. Снусмумрик проснулся уже давно, но тихо сидел в своей палатке, изредка поднося к губам гармошку.
– Пи-хо! – воскликнул Муми-тролль. – Во что сыграем?
– Предлагаю решить коллегиально, – тут же сказал Снорк.
– Почему предлагаешь всегда ты? – ощетинился Снифф. – Я не хочу кол… колле… ну, то, что ты сказал. Я хочу… я хочу… – он задумался. – Как насчет искать сокровища?
– Мы их уже искали, – возразил Снорк. – Вчера. Давайте что-нибудь другое.
– Ну, – произнес Муми-тролль, – может, искупаемся?
– Попозже, когда потеплеет, еще холодно, – поежился Снифф.
– Может, построим запруду? – сказал Снорк, но Муми-тролль замялся. Фрекен Снорк знала, в чем дело: он строил запруду вместе со Снусмумриком и не хотел строить ее ни с кем другим.
– Может, порыбачим? – робко сказала она.
– И кто только придумал этих сестер, – буркнул Снорк, подумал и сказал громче: – А что, можно.
– Давайте, – согласился и Снифф.
– Ты сегодня такая красивая, – воскликнул Муми-тролль, – самая красивая!
– Только не загордись, – добавил Снорк, и они дружно пошли на рыбалку.
Речка приятно журчала под ногами, над головой свистели птицы, и стоял один из тех чудесных летних дней, когда хочется, чтобы все были счастливы. И все действительно было счастливы – ну, или почти все. Фрекен Снорк удалось поймать пару плотвичек, остальным – тоже по паре рыбешек, не повезло только Сниффу. С каждой пойманной другими рыбкой он дулся все больше.
– Конечно, – брюзжал он, – вам везет, а что я! Вам всегда везет больше, чем мне!
Он бросил удочку и ушел куда-то в сторону.
– Надо его как-то утешить, – шепнул Муми-тролль.
– Эй, – крикнул он, – а если завтра ты поймаешь больше всех?
– Не горюй, – добавил Снорк, – без завтрака мы не останемся, даже если ты ничего не выловишь.
До друзей донеслись горькие всхлипывания.
И тут у фрекен Снорк снова клюнуло; она подсекла, вытащила из воды карасика, но вместо того, чтобы снять рыбку с крючка и бросить в ведро, осторожно взяла удочку Сниффа и положила на ее место свою.
– Снифф, – крикнула она, – у тебя клюет!
Снифф подбежал к ним, на ходу вытирая слезы.
– Ага, – воскликнул он, вытаскивая карася из воды, – я знал, что справедливость восторжествует! Смотрите, какой здоровый! Я сам его съем, вот, – добавил он, сияя как медный грош. – Ну, и тебе дам кусочек, – вдруг пообещал Снифф, обернувшись к фрекен Снорк. – За то, что позвала вовремя, пока никакие злодеи не прикарманили мой улов…
Фрекен Снорк невольно улыбнулась, а Муми-тролль и Снорк зажали лапами рты, чтобы не захохотать.
– Ну, и еще ты самая красивая, – и Снифф покосился на Муми-тролля. Очевидно было, что он это сказал ему назло, так что фрекен Снорк даже не очень почувствовала себя польщенной.
– Конечно, – согласился Муми-тролль, не заметив подвоха. – Красивей не бывает!
– Да красивая, красивая, – буркнул Снорк. – Есть хочется.
Все и впрямь изрядно проголодались, так что смотали удочки и отправились домой.
Их встретил взволнованный Муми-папа.
– Ребята, – проговорил он, – вы не видели сумку Муми-мамы?
– Нет, – ответили друзья. Пропажа сумки тут же вдохнула в них жажду приключений. Снорк важно поднял лапку:
– Нужно задействовать дедуктивный метод!
– Может, лучше прочесать дом? – спросил Муми-тролль.
– Ее похитили коварные похитители сумок, – трагически прошептал Снифф, – и Муми-мама больше не увидит свои сокровища!
Фрекен Снорк наморщила мордочку.
– А где она была в последний раз?
– Муми-мама выходила в сад, чтобы взглянуть на розы…
Фрекен Снорк отправилась к цветочным клумбам.
– Вот она! – спустя всего пару минут воскликнула она, поднимая сумку.
– Красивым все удается, – умилился Муми-папа.
Муми-мама, обрадованная находкой, немедленно велела всем мыть лапы и отправляться за стол, не забыв похвалить за отличный улов.
– Сегодня у нас особенный пирог, – сообщила она, вынося пирог на веранду. – Называется «Сладкая клумба». Придумала фрекен Снорк!
Ондатр притащился за стол позже всех и некоторое время уныло слушал, как все аплодируют и смеются.
– Чем вы так восхищаетесь? – спросил он. – Это же логично: фрекен Снорк красивая, поэтому она придумала красивое название…
С этим было не поспорить, но фрекен Снорк внезапно стало грустно. А тут еще Муми-тролль, вместо того, чтобы уделить ей внимание, схватил кусок пирога и понес в палатку Снусмумрику.
– Он просил не мешать ему, – сказал Муми-тролль, вернувшись. – Он сочиняет новую песню!
После завтрака ребята затеяли новую игру, но фрекен Снорк к ним не присоединилась. Она бродила по саду, рассеянно вслушиваясь в звуки губной гармошки, доносившиеся из палатки. Звуки становились все жалобнее, и повторялись, как призыв о помощи. Фрекен Снорк осторожно подошла к палатке, не сообразив, что ее тень упадет на желтую ткань, и Снусмумрик заметит.
Он высунулся из палатки, пыхнул трубкой и с отчаянием сообщил:
– Я ловлю ноты, вот так: ту, ту, ту-у… а потом та-ра-ри, ри-и… и не могу понять, чего же от меня хочет это ри-и, оно такое требовательное.
– Ри-и, – протянула фрекен Снорк. – Ри-и… та-ри-и, ту-ту, та-ри-ри-и…
– Нет! – Снусмумрик вскочил на ноги, так что фрекен Снорк успела испугаться, что чем-то его обидела. – Не та-ри, а ту-ту-та-ри-ту-ри-и!
Он порывисто поднес к губам гармошку и свистнул.ё
– Ри-и, – пропел он поверх гармошки, – ри-и ту-та-ра…
– Получается? – обрадованно спросила фрекен Снорк. Снусмумрик проиграл всю мелодию от начала и до конца, прежде чем ответить:
– Молодец! Это потому, что ты подошла! Ты очень красивая!
– Но… я же только пару нот…
– Это ничего, – заверил ее Снусмумрик и опять поднес к губам гармошку. Он играл свою новую песню снова и снова, и ноты фрекен Снорк влились в нее как родные, и никто – даже сам Снусмумрик – не замечал, что это были очень грустные ноты. Самые грустные во всей песне. Фрекен Снорк потихоньку отошла от него: ей больше не было места в песне Снусмумрика, и даже ее ноты уже принадлежали не ей.
Муми-мама собирала ужин.
– Ах, это ты, милая, – сказала она. – Хочешь облизать ложку в креме?
– Конечно, – фрекен Снорк схватила ложку, с удовольствием облизывая по самый кончик ручки. – Очень вкусно, – с полным ртом крема пробубнила она. Муми-мама тепло ей улыбнулась. И тут фрекен Снорк кое-что вспомнила. – Муми-мама, а правда, что я самая красивая?
– Правда, дорогая, – Муми-мама еще раз помешала крем и повернулась к ней. Что-то в выражении лица, а может быть, в цвете фрекен Снорк, совершенно посеревшей, насторожило Муми-маму. – Поверь, что это не главное твое достоинство.
– А если не главное, почему все замечают только его? – глаза фрекен Снорк наполнились слезами.
– Может быть, потому, что самое главное всегда ускользает от нашего внимания, – проговорила Муми-мама, – но это не значит, что оно неважно… Кстати, посмотри, что я нашла в старой шкатулке, – и она вытащила заколку для волос с ярким сверкающим изумрудом. – По-моему, очень подойдет к обычному цвету твоей шкурки!
Фрекен Снорк пару раз вздохнула, смахнула последнюю слезинку и нацепила заколку на челку, смотрясь в дверцу серванта как в зеркало.
Она поблагодарила и побежала во двор, где Снусмумрик как раз играл новую песню, а остальные плясали вокруг него, даже не замечая пары грустных нот. Муми-мама долго смотрела ей вслед, потом, вздохнув, принялась разливать крем в фунтики из безе.
– О, – воскликнул Муми-тролль, заметив фрекен Снорк с новым украшением, которое она то и дело трогала и поправляла, – тебе идет!
– А почему это такие штучки дарят только тебе? – обиженно надулся Снифф.
– Небось не подарили, а выпросила, – подколол Снорк.
– Не завидуйте, – сказал Снусмумрик, собираясь снова заиграть.
– Точно, – Муми-тролль с гордостью, будто это его хвалили, посмотрел на фрекен Снорк. – Такие штучки дарят только самым красивым!

@темы: фанфики

---

[Лис]

Название: Ночь над Мумидолом
Автор: WTF Winter 2019
Бета: WTF Winter 2019
Размер: мини, 1528 слов
Фандом: Мумитролли
Пейринг/Персонажи: Снифф, фрекен Снорк, Мумитролль, Мумипапа, Мумимама, Туу-Тикки
Категория: джен, упоминаются слэш, гет и фем
Жанр: общий
Рейтинг: G
Краткое содержание: Когда над Мумидолом плывет зимняя ночь, его обитатели спят и видят сны

wtf-2019.diary.ru/p217059319.htm?oam#more1

@темы: фанфики

---

[Лис]

@темы: фанарт, фанфики

---

Приключение для одного

[Санди Зырянова]

Название: Приключение для одного
Канон: "Муми-тролли" Т. Янссон
Автор: Санди Зырянова для fandom Women 2018
Бета: sige_vic
Размер: драббл, ок. 840 слов
Пейринг/Персонажи: Муми-папа, Муми-мама
Категория: джен
Рейтинг: G
Краткое содержание: однажды Муми-папа обнаружил, что Муми-мама пропала...

— Дорогая! — Муми-папа высунул мордочку из дверей. — Дорогая, ты где? Я закончил главу! Хочешь, я тебе ее почитаю?

Он вышел из комнаты и остановился. В доме стояла странная тишина. Никто не возился, не гремел посудой, не напевал что-то под нос, не шлепал чуть слышно лапками по полу, и не булькал на плите кипящий суп или компот.

— Дорогая, — еще раз позвал Муми-папа.

Он помолчал и продолжил:

— Я хочу прочитать эту главу тебе, только тебе, понимаешь? Конечно, я прочитаю ее всей семье, и друзьям Муми-тролля тоже, когда они вернутся с прогулки. Но это будет совсем не то!

Он спустился на первый этаж. Там было все так же тихо, только лежали на уголке дивана полосатый передник и черная сумка Муми-мамы. Сначала Муми-папа не обратил на это внимания, как не обращал внимания на суету, или на убранный до последней пылинки дом, или на готовый завтрак, или на принесенную ему чашечку чаю. Он еще раз позвал Муми-маму, сел, и вдруг понял: что-то случилось.

Не бывает Муми-мамы без ее сумки. Ведь в этой сумке — то, что может понадобиться в любую минуту: желудочный порошок, и запасные носки, и карамельки, и даже проволока, чтобы что-нибудь смастерить или починить. Стоило кому-нибудь из детей или самому Муми-папе влипнуть в неприятности, как из сумки, будто по волшебству, появлялось решение любой проблемы. Для себя же Муми-мама хранила в этой сумке пудреницу. «И как же она без пудреницы?» — обеспокоенно подумал Муми-папа.

Он мазнул лапой по тумбочке — на ней был тоненький-тоненький, почти неощутимый слой пыли. От прикосновения остался след.

Муми-папа еще сохранял спокойствие. Он подумал, куда же она могла исчезнуть. Может быть, в лесок возле дома? Обычно туда все члены их семьи уходили, когда были расстроены или рассержены. Но Муми-папа, как ни старался, не припомнил, что бы такое могло огорчить Муми-маму.

Он пошел в лесок, соображая, что же случилось. Вот и столбик, на котором они разместили однажды найденный в очередном приключении снежный шар — в нем так красиво кружились снежинки. Рядом — один-единственный след. Отпечаток маленькой лапы, который мог принадлежать только Муми-маме. Муми-папа с облегчением перевел дух: значит, она была здесь! А раз так, то он сейчас найдет ее… и спросит, что стряслось, как она могла забыть сумку и когда же будет обед.

Деревья расступились, и Муми-папа увидел старую купальню. «Может быть, она просто решила навестить Туу-Тикки? — подумал он. — Но без сумки? Нет, так не бывает!»

Возле стены купальни лежали цветные мелки. Муми-папа никогда их не видел. Если бы Муми-мама купила их для детей, рисунки красовались бы уже и на потолке. «Значит, не наши, — решил он. — Это Туу-Тикки! Вот и стену разрисовала… Но почему мелками, ведь их смоет первый же дождь?»

Наверное, Туу-Тикки решила временно украсить стены купальни, чтобы ей было веселее в компании невидимых мышек и прочих странных существ. А после дождя нарисовать что-нибудь другое. Муми-папа присмотрелся.

На стене красовались скалы. Острые, чужие и холодные, на которые не мог бы взобраться ни один муми-тролль. И немногочисленные деревья, сумевшие зацепиться корнями за эти грозные скалы, были такими же — враждебными, искривленными и готовыми противостоять всему миру. Над скалами кружила хищная птица, а из пещеры выглядывал оскаленный волк. Внизу скалы уходили в бурное и очень неприветливое море. Муми-папа наклонился, чтобы разглядеть то, что море выбросило на берег.

Топор.

Как море могло выбросить топор?

Трость. Тетрадку. Разбитую тарелку.

«Да ведь это моя тетрадь с мемуарами», — сообразил Муми-папа.

А вдали в море виднелся парус, и это не был парус «Приключения». В свое приключение Муми-мама хотела бы уйти одна, каким бы оно ей ни представлялось.

И тогда Муми-папа вдруг подумал, что в сумке Муми-мамы для нее была лишь пудреница, а остальное — для него и для детей. И что всякий раз, когда они поднимали парус на «Приключении», все самые интересные открытия и исследования делали он с Муми-троллем, а Муми-мама собирала вещи перед путешествием, потом раскладывала их на месте, потом готовила походную трапезу, потом собирала вещи, чтобы плыть обратно… И еще — что Муми-мама, кажется, просила его то ли наколоть дров, то ли помочь ей что-то приготовить, но он был увлечен написанием мемуаров и так и не откликнулся.

Муми-папа надолго замолчал и задумался.

А потом взял мелки и нарисовал на скалах маленького Муми-папу, который уже наколол дров, заварил чай и выглядывает, держа ладонь козырьком, где же Муми-мама. И подписал: «Приключения продолжаются, если тебя кто-то ждет!»

…Он как раз закончил вытирать пыль, когда на плите зашипел убежавший компот, а дверь хлопнула.

— Я сварил твой любимый компот, дорогая, — сказал он, заслышав легкий топоток Муми-мамы. Дети врывались, вовсю шлепая лапами, и только Муми-мама ходила легко, словно по воздуху. — С абрикосами. Дети его не любят, поэтому он будет только для тебя. А хочешь, я почитаю тебе главу, которую закончил утром? Только тебе.

— Ну да, дорогой, — рассеянно откликнулась Муми-мама. Коленка у нее была оцарапана, лапы в пыли, на щеке остался след, будто по ней мазнуло корабельным канатом, и вся она пахла солью. — Большое спасибо!

Она все еще отсутствовала — или присутствовала, но не полностью. «Научи меня уходить в картину», — хотел сказать Муми-папа, но промолчал. Он умел уходить в воспоминания, в которые Муми-мама не вторгалась, Муми-тролль — в найденную им пещеру на берегу… В конце концов, у каждого тролля, даже если он Муми-мама, должен быть путь, по которому можно пройти только в одиночку.

@темы: фанфики

---

Еще одни текст...

[Анж - Мать Забвения]

На этот раз спецквестовый.

Название: Это зима
Автор: Анж - Мать Забвения для WTF Moomins 2018
Бета:  Санди Зырянова
Задание: Дьявол
Размер: драббл, 312 слов
Пейринг/Персонажи: Муми-тролль, упоминаются остальные
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Предупреждения: хуманизация в некотором роде
Размещение: только после деанона

Муми-мама смотрит на него через стекло небольшой комнаты и плачет. Муми-тролль уже не спрашивает, почему у неё нет большого носа и куда она подевала свой полосатый передник. После этого люди в белых халатах, которые его окружают, дают ему невкусные таблетки, от которых мутится в голове, а если он упрямится — делают уколы. Он них ему совсем плохо. Он может часами лежать на спине, смотреть в потолок и не понимать, что происходит. Особенно когда уколы делает похожая на Филифьонку особа. Она такая же манерная и раздражительна. Только её детей Муми-тролль не видел. А если он совсем не слушается, его закрывают в комнате, обитой мягким материалом, и заставляют надевать рубашку с длинными рукавами. Муми-папа к нему давно уже не приходит. Сперва ходил, пытался убедить его, что Снифф не может быть мастером на все руки, потому, что Сниффом зовут их таксу, а сейчас не ходит. Наверное, думает Муми-тролль, он потерял свой цилиндр, поэтому не выходит из дома. Муми-тролль берет со стола книгу — книги ему читать не запретили — и вытаскивает из неё фотографию. Он, Снорк и фрёкен Снорк сидят на пляже возле маяка. На фрёкен Снорк красивая соломенная шляпа с полями и цветы в руках, которые подарил ей Муми-тролль. Единственный её недостаток — она больше не меняет цвет, когда пугается или радуется. Впрочем, на верхних и нижних лапах Муми-тролля тоже нет шерсти, а еще он потерял свой замечательный хвостик. Он со вздохом подходит к окну, забранному решеткой, и смотрит на улицу. Иногда ему кажется, что все, что с ним происходит — это происки дьявола. Ведь не может же привычный и знакомый мир так измениться в одночасье. А иногда он думает о том, что сейчас же на улице зима. А значит, они просто спят. Ну ничего, вот наступит весна, вернемся Снусмумрик, и все станет как прежде. Они поедут в Муми-дален и будут там счастливы. Все-все, даже старый ворчливый Хемуль. И Муми-мама обязательно перестанет плакать. Надо просто набраться терпения и подождать.

@темы: фанфики

---

[Анж - Мать Забвения]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сказка о будущем герое

[Санди Зырянова]

Название: Сказка о будущем герое
Канон: "Волшебная зима", "Скайрим"
Автор:  Санди Зырянова
Бета:  Масонская ложечка
Персонажи: Муми-тролль, Партурнакс, упоминаются Снусмумрик и Туу-Тикки
Размер: мини
Рейтинг: общий
Жанр: джен

Муми-тролль приподнялся на локте и огляделся.
Стояла зима, а зимой муми-тролли вообще-то спят. Но Муми-тролль уже в который раз просыпался посреди зимы.
Он посмотрел на окно, в котором виднелись черное-пречерное небо, ярко-голубой при свете луны снег и ажурные черные тени деревьев на снегу. На спящую Муми-маму.
В доме остановились все часы, и не было слышно их убаюкивающего тиканья — вообще ничего, кроме посапывания спящего Муми-семейства. На мебели лежал тонкий, серебряный в тех местах, где на него попадал лунный свет, слой пыли, на столе виднелась миска из-под еловых иголок. Муми-тролль вздохнул и выбрался из-под одеяла.
В этот раз его разбудил странный сон. Сначала ему приснился маленький дракончик, которого он безуспешно пытался приручить летом. Дракончик яростно кусался; единственный, к кому он проявил симпатию, был Снусмумрик. Но и от Снусмумрика он улетел — во всяком случае, так сказал сам Снусмумрик. Во сне Муми-тролль понял, что Снусмумрик просто унес дракончика, чтобы не огорчать.
— Я так люблю его, — сказал про себя Муми-тролль. Он вытащил из тайника, о котором знал только он (и Муми-мама), последнее письмо Снусмумрика и перечитал его. Там значилось «До весны». Весной Снусмумрик снова придет в Муми-дален и расскажет удивительные вещи. А Муми-тролль будет слушать, восторженно заглядывая другу под шляпу и отказываясь замечать, насколько Снусмумрик устает от его восторженности.
Но во сне он понял и это.
Сон так расстроил Муми-тролля, что он уже не мог спать. Вместо этого он выбрался из дому — дверь было трудновато открыть, потому что ее сильно занесло снегом — и пошел искать Туу-Тикки. Сперва он заглянул в купальню, но Туу-Тикки там не оказалось. Тогда он пошел на просторную полянку возле их дома, рядом с которой рос лесок. Туда Муми-папа и Муми-мама уходили поодиночке, когда были расстроены или сердиты. А на полянке они всей семьей затевали подвижные игры.
Но полянки тоже не оказалось на месте. Вместо нее возвышался большой серый холм с острыми камнями на гребне.
Муми-тролль замер.
— Но полянка же не Туу-Тикки, — сказал он про себя. — Она же не могла уйти. Или могла? Это надо же! Пи-хо!
В нем проснулся дух исследований и приключений.
И Муми-тролль полез на холм. Склоны для него были слишком крутыми, и несколько раз он соскальзывал вниз, но в конце концов, ухватившись за один из камней, выбрался на самую верхотуру. С высоты холма их дом, садик и купальня казались такими маленькими! А сам холм — неожиданно теплым и... шевелящимся? Дышащим?
И тут два огромных, немигающих глаза с вертикальными зрачками приоткрылись и уставились на него.
— Ой, — сказал Муми-тролль, потом вспомнил о хороших манерах и поклонился, шаркнув ножкой. От его движения снег с холма посыпался вниз, обнажив чешуйчатую поверхность. — Добрый день, дяденька Холм. То есть вечер... или ночь. Извините, что я залез на вас без спросу, я не знал, что вы...
— Я всего лишь отдыхаю, — заверил его холм. Теперь он приподнял огромную голову. На голову холма она никак не походила: чешуйчатая, усаженная колючими шипами, каждый из которых был больше самого Муми-тролля, с пастью размером с комнату. Из бездонных ноздрей вырвался парок, а за парком — дым. — Ты никак не помешало мне, маленькое существо.
Муми-тролль взглянул вниз. Голова у него слегка закружилась от высоты и крутизны, и далеко внизу он увидел гигантскую лапу с когтями. «Вот уж не знал, что у холмов бывают лапы... или это не холм?»
— Дяденька Холм, — робко начал он, — а как вы сюда попали? Откуда вы пришли?
— Я не пришел, — голова холма приподнялась на длинной сильной шее. — Я прилетел.
— У вас есть крылья?
— Я бы показал тебе их полностью, если бы не боялся сбросить тебя, маленькое существо, — и холм осторожно развернул одно из крыльев.
Оно было перепончатым.
Оно было колоссальным.
Зеленовато-серая кожа покрывала его. На сгибе крыла виднелся еще один чудовищный коготь, и тогда Муми-тролль понял, кто это.
— Дяденька Дракон! Вы же дракон, правда?
— Правда, маленькое существо. А вот кто ты?
— Я тролль, — гордо сказал Муми-тролль.
— Неправда. Я видел троллей. Они куда больше и грознее тебя, и даже самые могучие герои не всегда выигрывают битвы с ними, но при этом тролли глупы и жестоки...
— Так я же Муми-тролль, — напомнил Муми-тролль, покраснев от обиды. — Мы совсем не злые. У нас вообще нет злых, мы тут все друзья!
Гром с ночного неба заставил его вжать голову в плечи, а теплое тело под ногами содрогнулось: дракон смеялся.
— Я уже встречал дракона, — осмелев, начал рассказывать Муми-тролль. — Но он был малюсенький и ловил мух. У меня есть мама и папа, они сейчас спят, а еще у меня есть мой лучший друг Снусмумрик, и летом мы нашли шляпу Волшебника, который ездит на черной пантере, а вон там, далеко, бродит Морра... А кто живет у вас, там, откуда вы прилетели?
— У нас есть Красная Гора, извергающая пламя и пепел, — ответил дракон. — Вокруг нее реют скальные наездники, а под ней живут темные эльфы в домах из грибов...
— Так, значит, то, что я видел в книжках, не выдумка!
— Не выдумка. В других местах живут могущественные маги, отважные воины, разумные коты и ящеры...
И еще много невероятно интересного рассказывал Муми-троллю дракон. Снег, лежавший на его боках и спине, мало-помалу стаивал, а огромное тело разогревалось, глаза разгорались темным и жарким пламенем, и дым, вырывавшийся из ноздрей, становился все горячее — дракон увлекся.
— У нас неспокойно, — наконец сказал он. — Нам нужен герой.
— Пи-хо! — радостно воскликнул Муми-тролль. — А какой?
Он спросил это для порядка. Ведь ясно же, что если сам дракон прилетел сюда, к их дому, и как раз в тот момент, когда Муми-тролль проснулся, то это за ним!
— Большой, — сказал дракон. — Сильный. Могучий. Когда мир толкает тебя, маленький тролль, ты толкаешь его в ответ. Но настоящий герой должен толкнуть мир сильнее, чем он толкнет его.
Почему-то Муми-тролль окончательно убедился, что он и есть настоящий герой.
— А я не подхожу? — вкрадчиво спросил он.
Дракон с удивлением уставился на него. Тело его снова вздрогнуло, но он с заметным трудом удержался от смеха и мягко проговорил:
— Ты скоро вырастешь и непременно станешь героем, дитя. А теперь мне нужно лететь обратно, в мой мир.
Муми-тролль поник. Со вздохом он неуклюже сполз с крутых боков дракона, в конце концов сорвавшись и упав носом в снег. Но, пока лез, он успел воспрянуть духом.
Ведь дракон все-таки прилетел не к кому-нибудь, а к нему в гости! И поделился своими тревогами. И... и... и разве это не чудо, что он, Муми-тролль, сидел верхом на настоящем драконе?
— Дяденька Дракон! — крикнул он. — Погодите! Не улетайте!
Дракон медленно разворачивал крылья, закрывавшие целое небо.
Муми-тролль опрометью бросится в подвал. Нашел там самую большую банку клубничного варенья, размером почти с него самого, и с трудом выволок во двор, когда дракон уже присел, чтобы взмыть в небо.
— Возьмите! Это вам! И... если найдете героя, угостите его от меня тоже!
Дракон улыбнулся. Его пасть, полная острейших зубов, могла бы испугать кого угодно, но Муми-тролль нисколечко не боялся. Ведь это был совсем не такой дракончик, которого он безуспешно пытался приручить, — крошечный и злющий, недоразумение какое-то, а настоящий большой и важный дракон с серьезными делами.
— Спасибо, маленький тролль, — сказал дракон, осторожно беря банку в пасть.
От ветра, поднятого его крыльями, Муми-тролля едва не снесло. А потом небеса раскрылись, и крылатый силуэт исчез в темном провале между мирами.
Муми-тролль в последний раз помахал рукой и побрел домой.
Ему по-прежнему не хотелось спать. Поэтому он нашел коробку с карандашами, альбом и принялся рисовать домики, построенные в грибах.
Весной, когда Снусмумрик вернется, Муми-тролль покажет ему свои рисунки. И расскажет об удивительной зимней встрече. Жаль, что Снусмумрик, конечно, ему не поверит...
Муми-семейство посапывало в своих кроватях, на небе за окном горели колючие звезды, где-то очень далеко ухала сова, а с улицы послышалось пение — то вернулась домой с рыбалки Туу-Тикки. Муми-тролль перевел дыхание и начал рисовать еще один рисунок, уже для нее.

@темы: фанфики

---

Сегодня День возвращения Снусмумрика

[Санди Зырянова]

Название: Снусмумрик ждет весну
Автор: Санди Зырянова для WTF Moomins 2018
Бета: Масонская ложечка
Размер: миди, 4490 слов
Пейринг/Персонажи: Снусмумрик, Филифьонка, Хемуль, Сторож, Хомса и др., упоминается Снусмумрик/Муми-тролль
Категория: джен, преслэш и т.д.
Жанр: роуд-стори
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Снусмумрик путешествует и ищет новую мелодию, а заодно и себя
Примечание: отсылки к "революции цветов" 60-х гг. ХХ века
Размещение: с разрешения автора


«Спи спокойно и не волнуйся», — аккуратно вывел Снусмумрик. Подумал и добавил: «В первый весенний день я вернусь к тебе».
Он подсунул письмо под трамвайчик из пенки и тихонько выскользнул из дома. Было еще очень рано; холодный осенний воздух, полный предрассветного тумана, выплеснулся в лицо, шевельнул волосы под шляпой. «Здравствуй, свобода», — подумал Снусмумрик, впервые за все время с весны дыша полной грудью.
Он любил их, этих забавных и странных созданий, но для того, чтобы написать новую песню, ему нужно было побыть одному. Стоило ему поймать одну или две ноты, как появлялся Муми-тролль и предлагал строить запруду, или прибегал Снифф с намеками, что он нашел что-то интересное, но никому ни за что не покажет, или мимо топал Хемуль с причитаниями, что ему не удается пополнить коллекцию, потом Муми-папа спрашивал, не хочет ли Снусмумрик послушать очередную главу его мемуаров, а когда они все наконец уходили, приходила Муми-мама и предлагала пить чай на веранде. Вечерело, на краю неба разгорался закат, и вся семья строила планы на следующий — несомненно, очень увлекательный и веселый — день, а Снусмумрик понимал, что с таким трудом услышанные ноты опять убежали куда-то вдаль.
Иногда он лежал в своей палатке и что-нибудь наигрывал в надежде, что сможет уловить нужные ноты. Но рано или поздно на стенке палатки появлялись знакомые тени: это его друзья стояли вокруг и слушали.
И тогда Снусмумрик, махнув рукой, выбирался наружу и снова и снова играл «Все зверюшки завязали бантиком хвосты»; друзья пускались в пляс, а Муми-тролль, маленький толстощекий Муми-тролль, серьезно и искренне заглядывал Снусмумрику в лицо и вдыхал дым его трубки, словно боялся, что Снусмумрик куда-нибудь исчезнет.
Иногда Снусмумрику хотелось потрепать его за щечки.
Но чем дальше, тем чаще ему хотелось больше никогда не играть «Все зверюшки завязали бантиком хвосты» и не слышать, как эту песню играет кто-то другой.
Пожухлая трава отсырела от ночной росы. Скоро, скоро, думал Снусмумрик, на эту траву ляжет снег, и под темным ночным небом воцарится безмолвие. Может быть, если бы я в это время оставался здесь, новая мелодия пришла бы ко мне.
Он поднял желтый резной листик и повертел в пальцах. Мелодия была где-то рядом, но в этот день она так и не появилась.
К концу дня Снусмумрик углубился в лес. Уже сгущались длинные осенние сумерки, и вдруг в тумане появилась маленькая фигурка.
— Ты кто? — испуганно пискнула она.
— Снусмумрик, — не очень-то приветливо ответил Снусмумрик и умолк, не желая разговаривать.
— Ты правда тот самый Снусмумрик? — фигурка протолкалась сквозь липкие полотна тумана и оказалась маленьким хомсой. — Который написал «Все зверюшки»?
— Нет, — севшим голосом ответил Снусмумрик. — Я другой. А что?
— Жаль, — сказал хомса. — Я так люблю эту песню.
Снусмумрик повернулся и пошел, а хомса шел за ним и болтал.
— Вот бы познакомиться с настоящим Снусмумриком, — заявил он. — Говорят, что он живет в палатке и курит трубку. Так романтично! И что он все время играет на губной гармошке. И что он лучший друг Муми-тролля. Как бы мне хотелось побывать в Муми-дален!
— Я тоже настоящий, — вдруг сказал Снусмумрик.
— Да, но ты не тот, — протянул хомса. Снусмумрик ускорил шаг; маленькому хомсе приходилось бежать за ним, однако он не умолкал.
— А почему тогда ты Снусмумрик? Разве вас много? Я думал, что вы все юксаре… А может, ты тоже умеешь играть на губной гармошке? А с тем, с настоящим Снусмумриком, ты случайно не знаком? А где находится Муми-дален, может, я тоже туда съезжу, когда вырасту?
Снусмумрик бросился бежать. Сверток с палаткой и рюкзак били его по спине, а маленькие ножки хомсы топотали рядом; наконец, хомса отстал.
«Никогда больше не буду играть эту дурацкую песню», — с ожесточением подумал Снусмумрик. Он вспомнил мордочку Муми-тролля. В начале осени, перед зимней спячкой, Муми-тролль так часто поглядывал на него с робкой надеждой. А иногда он умолкал посреди начатого слова и вздыхал. Снусмумрик пару раз даже заметил, что Муми-тролль осторожно кладет свою лапу на его руку, но быстро отдергивает.
«Ой-ой, — подумал Снусмумрик. — Он такой нежный, этот тролль. Разве лучшие друзья бывают такими? Не буду о нем думать. Дружба это или не дружба, но мне пора становиться собой настоящим, а не чьим-то другом или приложением к губной гармошке!»
К вечеру Снусмумрик добрался до большого города. В городе был парк, а в парке — сторож, но сейчас его не было видно, только на каждом газоне виднелись таблички «Ходить по траве запрещается!» Снусмумрик раздраженно фыркнул и перемахнул через ограду парка.
Он уселся на траве и расчехлил губную гармошку.
Никаких «Все зверюшки», сказал он себе.
Сейчас он будет играть грустную мелодию, которую сочинил однажды в дождливый осенний вечер. Тогда стояла ранняя осень, и мелкие капли сеяли и сеяли чуть слышное постукивание по стенке палатки, а Муми-тролль сидел рядом и молчал. Он сидел так тихо, что Снусмумрик даже не слышал его дыхание — только чувствовал его на своих волосах, как чувствовал тепло его лапки, лежавшей рядом с рукой Снусмумрика. И под шорох дождя пришла эта мелодия.
Снусмумрик так и не сочинил к ней слов. Да она и не нуждалась в словах. И название тоже не пришло — про себя Снусмумрик называл ее «Мелодия Муми-тролля», хотя никто из знавших Муми-тролля с этим бы не согласился.
Наверное, таким знал Муми-тролля только Снусмумрик.
Он вывел несколько первых тактов и сообразил, что собирался вообще не думать о Муми-тролле, но было уже поздно. Грустная мелодия взлетела под облетевшие кроны. Мало-помалу начали собираться разные мелкие существа и зверюшки. Пришла какая-то Мюмла с целым выводком детворы и выжидающе уставилась на Снусмумрика, но маленьким мюмлам неожиданно понравилась музыка, они даже притихли. Какой-то унылый Хемуль в длинном платье с нелепыми разводами кивал головой в такт и шевелил губами — наверное, вспоминал потерянный экспонат из очередной коллекции.
Снусмумрик отнял гармошку от губ.
— Бис, — важно сказал Хемуль. Но Снусмумрик качнул головой и заиграл другую песню. Это была не его песня — кажется, он слышал ее от фрекен Снорк, а та от Муми-тролля, а тот — от Туу-Тикки. Наверное. «Вот Туу-Тикки могла бы меня понять», — подумал Снусмумрик.
Уж она бы не стала грустно вздыхать, понимая, что Снусмумрику пора уходить, — она бы поняла, что нельзя никого удерживать возле себя. Особенно вздохами и грустью.
— Это что такое! — послышался грубый голос. — А ну-ка, вон отсюда! Убирайтесь! На траве сидеть запрещено!
— Хочу и сижу, — уперся Снусмумрик. Он знал этого Сторожа, знал и не любил, потому что Сторож всегда норовил кому-то что-то запретить. — Почему нельзя?
— Потому, — рыкнул Сторож, сердито шевеля усами. — Сейчас вы сидите на траве, а завтра устроите массовые беспорядки и начнете строить баррикады!
— Вот здорово! — завопил один из малышей Мюмлы. — Я хочу строить баррикаду!
— Все это блажь, — солидно прогудел Хемуль.
— Но это же просто музыка, — возразила какая-то зверюшка. — При чем тут беспорядки? Я хочу послушать музыку!
— Убирайтесь, иначе я вызову полицию, — настаивал Сторож. Он вытащил из кармана свисток, и, посвистывая, пошел вокруг толпы. Недовольные зверюшки отходили в сторону, ворча. — Пойдите в мэрию, оформите разрешение, заплатите налог и слушайте, сколько влезет! Но не на траве! И представьте список мелодий, утвержденный мэрией!
— А это еще зачем? — заволновались зверюшки.
— А вдруг вы будете играть и слушать что-то общественно вредное? — резонно ответил Сторож. — Я смотрю, вы только и думаете, как бы нарушить какие-нибудь правила!
Снусмумрик с сожалением положил гармошку в рюкзак. Он надеялся, что сможет заработать себе на ужин, но, похоже, ужин откладывался на завтрак.
Сегодня Снусмумрик спал, поставив палатку прямо на газоне. Хорошо, что я ушел без предупреждения, думал он. А то Муми-мама обязательно собрала бы мне тормозок. Пирожки с повидлом, и бутерброды, и обязательное клубничное варенье. Еще и выбрала бы самую большую банку. И, конечно, принес бы ее мне сам Муми-тролль.
И я ел бы и опять и опять вспоминал его.
Наутро он снова пришел к парку и услышал звуки флейты.
Маленькая зверюшка наигрывала, стоя у края газона, «Все зверюшки завязали бантиком хвосты». Снусмумрик внутренне поморщился, но ему почему-то стало приятно. Зверюшка играла хорошо и ухитрилась собрать немаленькую толпу; из толпы слышались одобрительные возгласы. В шапчонку, которая лежала у ног зверюшки, уже упало несколько монеток.
В следующей мелодии Снусмумрик тоже узнал свое сочинение.
Ему было одновременно приятно и больно, как будто кто-то взял кусок его души и положил себе в карман, заставив чувствовать по-своему. Чтобы прогнать эту боль, Снусмумрик вытащил губную гармошку и тоже заиграл.
— Иди сюда, — крикнула зверюшка, на миг отняв флейту от губ.
Они доиграли мелодию вместе под аплодисменты.
— А знаешь «Вчера»? — спросил Снусмумрик.
— Знаю. А ты знаешь «Девушка»?
— Знаю! А ты знаешь «Земляничные поляны»?
— Конечно! Давай сначала «Вчера», а потом…
К концу их выступления маленькая шапка зверюшки совсем заполнилась, и Снусмумрик снял и положил на землю свою шляпу.
— Ого, у тебя побольше, — сказала зверюшка. — То, что надо! Сегодня у нас аншлаг!
Она была низенькая и юркая. Длинный хвостик, торчащие ушки сердечками, мягкая длинная шерстка на голове, подвязанная вышитой тесемкой. На шее у нее висели бусы из рябины. Снусмумрику она понравилась.
— Снусмумрик.
— Я догадалась. Так твои песни можешь играть только ты. А меня зовут Тина.
Они разделили пополам выручку и купили еды. Сидя за столиком в небольшом кафе, Тина весело рассказывала, болтая лапками:
— Ты помнишь своих родителей? Я своих уже давно не видела. Они очень скучные — они и мой младший брат. Папа собирал пуговицы, мама собирала пуговицы, у них только разговоров было, что о пуговицах, коллекциях, деньгах, вещах, мебели, кто сколько чего имеет и опять о пуговицах. Они и меня уговаривали собирать пуговицы. Банки, целые банки, коробки, целые полки с банками и коробками, и все в пуговицах! А потом у меня родился младший брат, и он тоже стал собирать все подряд. Собирал и прятал, чтобы никто у него ничего не забрал. Они прекрасно ладили вместе. А про музыку говорили, что это хорошо, но ее ни в банку, ни в коробку не положишь, и толку в том, что не имеет смысла без слушателей? Так что однажды я просто взяла и ушла.
— У меня родители были другие, — сказал Снусмумрик. — Им было весело.
Он вспомнил, как Муми-папа возмущался безответственностью Юксаре и легкомыслием Мюмлы, и ему стало немного обидно и смешно.
Они с Тиной поставили палатки рядом.
— Если бы мы играли в парке, а не прямо на улице, мы бы заработали еще больше, — заметила Тина. — Но тут такой Сторож!
— Знаю, — сказал Снусмумрик, попыхивая трубкой. — Меня он тоже выгнал.
— А я придумала, как ему досадить, — Тина захихикала. Снусмумрик заинтересованно наклонился к ней, и она таинственно прошептала: — Я посею в парке хатифнаттов!
— Что сделаешь, прости?
— Посею. У меня есть семена.
Снусмумрик благосклонно относился к хатифнаттам — не в последнюю очередь потому, что все приличные зверюшки и существа их не жаловали. Молчаливые создания, которые знай себе плыли по морю в маленьких лодочках, задерживаясь на островах и оставляя на них записки без слов, — по словам Гафсы, «вели разгульную жизнь», — были пугающи и непонятны, но Снусмумрик ощущал какое-то внутреннее родство с ними. Он тоже чувствовал, что должен идти. Куда? — он и сам не знал, но верил, что в конце пути его ждет новая мелодия. Муми-папа однажды странствовал с хатифнаттами, но не любил об этом распространяться.
Но Снусмумрик полагал, что они, как и все, женятся между собой, а потом рождают маленьких хатифнаттиков. Семена? — к такому жизнь его явно не готовила!
— Я жила с ними, — сказала Тина. — Плавала на лодочке. Так здорово: море, молчание и парус. Их стихия — электричество, и когда они начинают всходить, то наэлектризованным становится все вокруг. А еще они очень любят музыку. Главное, удержаться и не пританцовывать, потому что это их пугает.
— Мой знакомый муми-тролль тоже жил с ними, — ответил Снусмумрик. — Но ему быстро надоело. Муми-тролли, видишь ли, не любят подолгу молчать.
— Хатифнатты тоже не любят, — засмеялась Тина. — Но они общаются электрическими импульсами, а не словами. И если твой знакомый этого не умел…
Снусмумрик тоже засмеялся, представив себе, как напыщенный и озабоченный собственной уникальностью Муми-папа дергается при каждой попытке хатифнаттов заговорить с ним по-своему. Да, это не так-то легко — признать, что ты вовсе не уникален и ничем не отличаешься от других по сравнению с действительно удивительными созданиями! Куда легче решить, что это они ничего не говорят и не понимают…
— И у меня целый мешок семян, — продолжала Тина. — Ночью они как раз лучше всего всходят, а между тем Сторож ночью будет околачиваться в парке и следить, чтобы там не бродили влюбленные и любители выпить пивка под осенней луной.
— А мы этих любителей не напугаем?
— Не сомневайся — их там не будет. Сторож уже всех распугал так, что многие и днем боятся заходить в парк. Зато полиция туда тоже не очень спешит приезжать, потому что Сторож им надоел до смерти!
— Полиция — это мелочи, — сказал Снусмумрик. — Тогда дождемся полуночи и пойдем?
…Через несколько часов они уже перелезали через ограду парка. Тина показала семена. Это были небольшие белые кругляши, распространявшие легкий аромат озона. Часть из них она отсыпала в руку Снусмумрика.
Попав на землю, семена лежали как ни в чем не бывало, но Тина сказала, что это ненадолго. И правда, вскоре запах летней грозы усилился, а по жухлой, сырой бурой траве побежали мелкие синеватые вспышки. Одна из них сверкнула особенно ярко.
Тут же издалека послышался свист.
— Драпай, — шепнул Тине Снусмумрик, они кинулись бежать, добежали до ограды и обернулись. Сторож был уже тут как тут, он свистел и метался между вспышками растущих хатифнаттов. Внезапно он протянул руку к одному из них — и отпрянул с воплем.
— Так ему и надо! — фыркнула Тина.
Она перескочили обратно через ограду и побежали к своим палаткам, а вслед им неслись испуганные вскрики Сторожа.
Однако на следующий день парк оказался полностью закрыт. Озлобленный, невыспавшийся Сторож с перевязанными пальцами запирал ворота парка, а на них висело огромное объявление «Запрещается вход без санкции мэрии!» Рядом переминались с ноги на ногу двое полицейских.
Сторож деловито звякнул ключами и принялся вешать новые объявления.
— «Запрещается громко смеяться», — читали Тина и Снусмумрик, — «Запрещается слушать музыку», «Запрещается высказывать свое мнение», «Запрещается ходить в неподобающе одетым»… а почему «в», если просто «одетым»? «Запрещается задавать вопросы»!
Объявление про вопросы Сторож писал явно наспех, наверняка после того, как его несколько раз спросили, что все это значит, — краска с букв потекла, а буквы выглядели размазанными.
— Сегодня нам придется уйти подальше отсюда, чтобы сыграть, — сказал Снусмумрик.
Мало-помалу вокруг ограды парка начали собираться зверюшки.
— Почему нас не пускают в парк? — раскричались дети Мюмлы. — Мы хотим бегать в парке!
— Эй, я всегда готовился к лекциям в парке, на свежем воздухе, — сказал какой-то студент.
— И я тоже, — поддержала его другая зверюшка.
— Я люблю выгуливать тут свою собаку, — возмутился старенький снорк и весь посинел от досады.
Пришла чопорная пожилая Хемулиха с целым выводком подкидышей.
— Это еще что такое? — сурово сказала она. — У нас по расписанию прогулка по парку! Нельзя нарушать расписание! Немедленно пустите нас!
— Запрещается… — начал Сторож, но студент перебил его.
— К черту, — выкрикнул он.
И тут Снумумрик, окончательно выйдя из себя, сорвал одно из объявлений.
Вокруг началось столпотворение. Студенты, подкидыши, дети Мюмлы и даже почтенный старый снорк с собакой — все они принялись срывать объявления и стучать в ворота. «Ура! Давайте строить баррикады!» — вопили дети Мюмлы. Полицейские пытались остановить и урезонить зверюшек, но никто их не слушал. Другие зверюшки столпились вокруг и выкриками подбадривали тех, кто срывал:
— Не слушайте Сторожа!
— Надоел!
— Сколько можно запретов!
Подъехала полицейская машина, свирепо дудя. Полицейские все-таки арестовали нескольких зверюшек. Тина и Снусмумрик попали в их число — ведь они не только срывали объявления, но и разрывали их в клочья и бросали оземь. Их затолкали в машину, Снусмумрик обернулся и увидел, как ворота парка падают под напором толпы.
— Значит, все было не зря, — сказал он. — Лишь бы не поставили новые!
Они сидели в полицейском участке, вспоминали, как летели по ветру разорванные объявления, и смеялись. Сейчас их пьянило чувство победы, разделенной на всех и оттого еще более значительной, — победы над мелочными страхами и запретами. Но вскоре арестованные стали беспокоиться. Не будет ли у них более серьезных неприятностей? Что скажут их родители? А вдруг Сторож поставит новые ворота, и получится еще хуже, чем было? А вдруг парк вообще закроют, и даже бедные сиротки-подкидыши не смогут в нем погулять?
— Нет, ну как это можно — закрыть городской парк? — строго сказала пожилая Хемулиха. — А ну-ка, не несите чушь! Они не посмеют!
— Передача! — крикнул полицейский.
— Кому? — удивился студент.
Но полицейский молча сунул ему в лапы целую корзину пирожков.
— Фру Филифьонка передала это всем, кто отстаивал парк, — сказал он.
Пирожки немного подгорели — иначе, наверное, Филифьонка не стала бы их отдавать незнакомым зверюшкам, — но оказались вкусными.
Наутро у каждого задержанного взяли отпечатки лап и подписку о неразглашении без санкции мэрии, а затем отпустили.
— Эти студенты, — ворчал полицейский, прижимая очередную лапу к листу бумаги. — Постоянно от них одни проблемы! То протесты, то шум, то скандалы… Разнузданные существа, хуже хатифнаттов!
Тина со Снусмумриком переглянулись и прыснули.
Одна нота кружилась вокруг Снусмумрика. Сегодняшнее приключение должно было приманить хотя бы пару нот. Снусмумрик на это очень надеялся.
— А я сочинила новую мелодию, — вдруг сказала Тина. — Вот послушай!
Она сыграла на флейте несколько тактов. Это была веселая мелодия, но внезапно в ней прозвучало что-то очень печальное — какой-то щемящий диссонанс.
Снусмумрику сразу представился Муми-тролль, сидящий рядом на мостике. По реке проплывают редкие желтые листья, их становится все больше, они весело болтают и смеются, и вдруг Муми-тролль поднимает печальные, умоляющие глаза и робко заглядывает Снусмумрику в лицо… И это воспоминание разозлило Снусмумрика по-настоящему.
Он злился и на Муми-тролля, и на себя. «Ведь он еще ребенок, — думал Снусмумрик. — Если так посмотреть, у нас и общего-то немного! Почему, ну почему он прилип ко мне?»
— Эй, — окликнула его Тина. — Тебе не нравится?
— Нравится. Но почему конец такой грустный?
— А… Это я вспомнила свою семью, — сказала Тина. — Я ушла молча, когда они спали, и даже не сказала им, как они мне надоели со своими пуговицами! И очень об этом жалею. Может, они бы поняли, что счастье не в пуговицах и не в той чертовой уйме вещей, с которой они носились. А так у них вся жизнь ушла в вещи, и теперь вещи живут вместо них.
Моя мелодия тоже должна рассказывать о моей жизни, — подумал Снусмумрик. О том, как хорошо бродить одному в лесу и курить трубочку возле своей палатки. И иногда видеться с друзьями. Лишь бы они не объявляли тебя своим лучшим другом и не опутывали своей привязанностью, не требовали больше, чем ты можешь дать. Или меньше. Или просто не то. Тут Снусмумрик запнулся, потому что сам не знал, что он мог бы дать Муми-троллю.
Сегодня они только немного поиграли на улице. Город гудел, обсуждая события вокруг парка. Но худшие опасения сбылись: парк закрыли, по улицам прогуливались полицейские. Правда, слушать музыку и смеяться не запрещали, но настроение у всех упало, и останавливались, чтобы послушать Снусмумрика и Тину, совсем не многие.
Вечером, чтобы подбодрить Тину, Снусмумрик вытряхнул из своей трубки табак, достал спичечный коробок и насыпал в трубку порошок оттуда.
— Успокаивающая смесь, — сказал он. — Утешает и бодрит. Так мне сказал дух лесной опушки, который подарил ее за песню.
Он затянулся, потом передал трубку Тине. Смесь неприятно пахла, а после затяжки друзья начали сильно кашлять, но мир действительно показался им немного веселее. Обоих разобрал беспричинный смех, головы закружились, и тут Снусмумрика догнала резкая боль в глазах.
Он понимал, что нужно что-то с этим делать, но движения его вдруг замедлились, он не мог понять, куда идти и что говорить, почему это происходит и кто сидит рядом с ним. Судя по лицу Тины, она испытывала что-то похожее. Ощущения были очень неприятными, несмотря на то, что обоих по-прежнему разбирал смех. Внезапно резкий порыв ветра сорвал и швырнул вниз последние обрывки листьев, а с ними — мелкие веточки и капли дождя. Снусмумрик и Тина опомнились и полезли в палатки, дождь забарабанил по ним, как из ведра, а ветер так и рвал палатки с места. Сверкнула молния, и огромная ветка рухнула прямо на них.
Снусмумрик услышал, как Тина закричала и захлебнулась от боли, и выполз наружу. Ему и самому досталось, но меньше. Он трясущимися руками под проливным дождем начал оттаскивать ветку и выпутывать Тину из палатки. Она еле слышно стонала и всхлипывала.
— Ты в порядке? — глупо спросил Снусмумрик. Он очень переволновался.
— Больно, — пожаловалась Тина. — Мне так попало по лапе, что я теперь не смогу играть.
Наутро буря стихла, но Снусмумрику и Тине это не очень помогло. Они оба промокли и сильно простудились ночью. Из-за сырой погоды просушить палатки и вещи было невозможно, еда заканчивалась.
— Я пойду и поиграю, — сказал Снусмумрик. — Куплю нам чего-нибудь пожрать.
Он играл и играл, но в его игре сегодня было что-то отчаянное. Филифьонка, которая пришла его послушать, с сочувствием качала головой.
— Бедный юноша, — наконец, сказала она. — Идемте, я вас накормлю.
— Нет, — сказал Снусмумрик. — Мне надо еды с собой, потому что моя подружка заболела.
— Бедные дети! — повторила Филифьонка. — Давай пригласим твою подружку ко мне. Я живу одна, знаешь ли, мне это не в тягость. Главное, осторожно с покрывалом, это хорошее кружевное покрывало, оно досталось мне от бабушки.
Они вместе пошли и забрали Тину вместе с палатками.
— И фарфоровые чашки не разбейте, — предупредила Филифьонка. — Сейчас я дам вам пирожков, у меня еще остались.
Тина жаловалась, что у нее очень болит ушибленная лапа, однако флейту держать она все-таки смогла и даже сыграла для Филифьонки.
— Как хорошо, что я могу о вас позаботиться, — сказала Филифьонка, — а то мои родственники меня совсем забыли. Сколько я их ни приглашаю, они никогда не приезжают. Но ведь это так возмутительно — забывать о своих родных!
— Почему? — спросила Снусмумрик. — Может, им самим хочется быть забытыми. Когда тебя забывают, это не так уж плохо. Можно никому не принадлежать и не делать то, чего от тебя ждут другие.
— Но это значит, что ты никому не нужен!
— И что ты ни в чем не ограничен…
Они еще немного поспорили, наконец, Филифьонка взялась за вязание, а Снусмумрик вышел на крыльцо и начал прислушиваться.
Он называл это «ловить музыку». Ноты, которые надо было поймать, кружились рядом, он чувствовал это. Сейчас, когда никто его не отвлекал, не болтал рядом, не заглядывал в лицо грустными глазами с надеждой, можно было попытаться.
«Я не должен вообще с ним видеться и возвращаться в Муми-дален», — подумал Снусмумрик. Потому что «лучший друг» — это совсем не то, что несмело трогать за руку и хотеть все время быть рядом, ближе, чем рядом. И отчаянно не хотеть даже думать о том, к кому все время возвращаются мысли.
Дурацкая зависимость.
Одержимость.
Поэтому и мелодия никак не ловится.
Нота наконец поймалась. Снусмумрик проиграл первые такты. Да, это было оно — начиналось легко и бодро, а потом внезапно вплетался грустный надтреснутый хрусталь, но дальше этого дело еще не шло.
— Красиво, — сказали за спиной. Снусмумрик резко обернулся. Филифьонка стояла, подпирая лапами мордочку, и смотрела на небо. — Похоже на осеннее небо: вот голубизна, а вот надвигается туча, и тоскливо зовут журавли за собой… И как вы решаетесь идти за ними? Они все время напоминают о том, что мы потеряли и уже никогда не увидим. Вы тоже что-то потеряли, юноша? Что-то, чего так и не сумели найти.
Снусмумрик промолчал. Он повернулся к рюкзаку, достал трубку, табак и закурил.
— Почему все куда-то спешат и уходят? — грустно повторила Филифьонка. — Почему мы не можем найти счастье дома? Уютный дом, все так хорошо убрано, столько памятных вещей.
Ее слова напомнили Снусмумрику рассказ Тины о ее семье.
— Вещи — это не жизнь, — сказал он. — Рано или поздно они начинают мешать.
— Но вещи — это же память!
— И память тоже может мешать, — сказал Снусмумрик, потому что мордочка Муми-тролля встала у него перед глазами особенно живо. — Прошлое нужно отбросить, чтобы идти вперед.
— Зачем? Сколько можно идти, если жизнь — вот она? Есть близкие, с ними надо поддерживать отношения. А они все откладывают и откладывают… — глаза Филифьонки наполнились слезами.
И тут Снусмумрик ее понял.
— Но вы сами-то их любите, фру Филифьонка?
— Не знаю, — удрученно пробормотала она. — Не очень. Они такие… такие… заносчивые. Ни во что меня не ставят.
— Тогда, может, стоит любить тех, кто любит вас?
— Как ты?
Снусмумрик опять промолчал, затягиваясь трубкой.
Они переночевали у Филифьонки, а утром Тина сказала:
— Кажется, я в порядке. Знаешь, что? Я решила навестить родителей. И сказать им, почему я ушла.
— Я вспомнил, — Снусмумрик посмотрел на нее. — Кажется, я знаю твоего брата. Ведь это Снифф? Так? Он друг Муми-тролля.
— Опаньки! Я думала, что его друг — ты!
— Ну… да, — щеки у Снусмумрика вдруг стали очень жаркими.
— Нельзя уходить и оставлять за собой несказанные слова, — с горячностью продолжала Тина. — Чтобы кто-то ждал и думал, будто виноват в чем-то. И чтобы ты сам думал, что виноват, потому что вы так и не поняли друг друга. Пойдешь со мной?
— Нет, — ответил Снусмумрик. — Я, кажется, знаю, куда я пойду.
— Ладно, — сказала Тина. Она показала ему то, что делала вчера весь день, — небольшую тесемку из разноцветных ниток. — Давай руку! — и она повязала тесемку Снусмумрику на запястье. — Это на память. И это тоже, — она протянула знакомый мешочек с семенами хатифнаттов. — Дружба, она ведь никуда не денется оттого, что мы в разных местах?
— Конечно, — сказал Снусмумрик. Он снова покопался в рюкзаке. У него была монетка, которую он таскал с собой, сам не зная, зачем, — никто не хотел ее брать в уплату, но она была очень красивой. — Это тебе.
Они попрощались друг с другом и с Филифьонкой.
Снусмумрик шагал по дороге, ведущей обратно в лес. После недавней бури осень окончательно навалилась на землю. Тяжелые тучи с войлочными сырыми животами висели прямо над головой, побуревшие листья забытым тряпьем валялись повсюду. Лысые деревья неподвижно дремали, и в безлистных ветвях гудел ветер.
Зеленые брюки Снусмумрика были уже очень тонкими для такой погоды, к тому же во многих местах в них зияли дыры. Поэтому он свернул в небольшую деревеньку. Когда-то они уже бывали здесь, и он помнил одну добрую старушку, которая держала лавку и торговала всякой всячиной. Тогда старушка предлагала ему брюки — по правде говоря, слишком дорогие для него, да и слишком уж респектабельно выглядящие. Но, может быть, сейчас у нее найдется что-то попроще?
Филифьонка на прощание дала ему выпечки и бутербродов. Поэтому Снусмумрик решил, что в ближайшее время с голоду не умрет, а на дальнейшее загадывать нет никакого смысла, и можно потратить всю наличность на штаны.
Старушка узнала его.
— А, это ты, мальчик, — сказала она. — Как ты вырос и возмужал. А те брюки, что ты тогда не купил, — они еще есть. И вот новое поступление…
Она достала джинсы, очень плотные, настоящие фирменные, правда, изрядно поношенные и с заплаткой на видном месте.
— Беру, — обрадовался Снусмумрик.
Как только у него перестали мерзнуть коленки, он тут же воспрянул духом и даже принялся насвистывать что-то под нос. Мелодия была где-то рядом. Он наклонился, поднял уцелевший резной листик, уже бурый, но все еще красивый, повертел в пальцах. Среди деревьев появилась чья-то маленькая фигурка.
— О, Снусмумрик, — окликнули его.
Это был тот самый хомса.
— Как дела? Ты был в городе? — спросил он. — Наверное, видел кучу интересного! А ты так и не познакомился с настоящим Снусмумриком? Ну, который написал «Все зверюшки завязали бантиком хвосты»?
— Я как раз иду к нему, — ответил Снусмумрик. — Хочешь пирожок?
Он пошел быстрее, так быстро, что хомса побежал за ним, продолжая трещать, и наконец отстал.
«Если надо, я буду его лучшим другом, — думал Снусмумрик. — Пока он не вырастет. А потом, может быть, он пойдет дальше, и я останусь в прошлом — воспоминанием, памятной вещицей. Или пойдет вместе со мной. Это не так уж плохо, когда играешь одну мелодию на двоих».
И тут ноты завертелись вокруг него, и мелодия нахлынула целиком и полностью — именно та, которую Снусмумрик ждал все это время, а за ней пришла и другая — только успевай наигрывать!
И вдруг холодное прикосновение к щеке заставило Снусмумрика вздрогнуть. Белые мухи кружили рядом, опускались на землю и не таяли. А тропа бежала в застывший под грузом осени Муми-дален, и Снусмумрик уже видел дом Муми-семейства.
Сад опустел, только блестели ракушки, которые так заботливо раскладывала вокруг клумб с розовыми кустами Муми-мама. Вот-вот их заметет первым снегом, но пока они еще видны. Ставни на окнах были закрыты, и заперта дверь; Снусмумрик знал, как ее открыть.
Этой зимой он напишет свои лучшие мелодии, в которые вложит все, что успел понять до сих пор.
А потом уйдет и вернется только с первым весенним днем, когда его будет ждать Муми-тролль.

@темы: фанфики

---

Морской бродяга

[Санди Зырянова]

Название: Морской бродяга
Автор: Санди Зырянова для WTF Moomins 2018
Бета: Масонская ложечка
Размер: мини, 1388 слов
Пейринг/Персонажи: Ондатр, Муми-мама, Муми-папа, Муми-тролль
Категория: джен, прегет
Жанр: романс
Рейтинг: G
Краткое содержание: бывает, и Ондатра ведет дорога приключений...


Гамак закачался, и книга соскользнула с носа Ондатра.
— А? что? — забормотал он, проснувшись, покрутил головой. Книга «О тщете всего сущего» упала в пыль. Кряхтя, Ондатр выполз из гамака, чтобы поднять ее. — С тех пор, как я живу в этом доме, все только и делают, что причиняют мне неудобства, — проворчал он, хотя рядом никого не было. — Но такова моя судьба, терпеть все это...
Муми-мама закончила обкладывать ракушками очередную клумбу и приветливо окликнула Ондатра:
— Господин Ондатр! Как насчет кофе и блинчиков с вареньем?
— Если вы думаете, что кофе компенсирует... — скорбно начал Ондатр и замолчал, в растерянности глядя на Муми-маму. К ней подошел Муми-папа, что-то спросил у нее, она улыбнулась и повернулась, чтобы уходить, но все же сказала Ондатру:
— Так блинчики ждут вас на веранде, господин Ондатр!
Вся их семья очень любила вечерами сидеть на веранде и пить чай со сдобой и вареньем. Ондатр находил этот обычай нелепым, а семью Муми-троллей — шумной и непочтительной. Вот разве что Муми-мама...
Небо становилось все синее и прозрачнее, а на западе медленно розовело. Солнце уже село, и вот-вот должно было начать смеркаться, и детвора во главе с Муми-троллем уставилась в небо, чтобы не пропустить первую звезду. Как обычно, Муми-мама расставляла чашки и розетки с вареньем, а Муми-папа в это время разглагольствовал о своих мемуарах и своих путешествиях с хатифнаттами. И на какой-то миг Ондатру вдруг показалось, что все сущее не так уж тщетно, особенно, когда рядом Муми-мама с ее неизменной сумкой и добродушной мордочкой...
Вот у нее все тщетно, подумал Ондатр. Как может быть иначе, если ее муж — этот Муми-папа? Муми-папа, который вечно куда-то бежит, который может удрать из дому ради каких-то хатифнаттов, даже не предупредив, который думает только о себе и носится со своими мемуарами, как последний хемуль со своей дурацкой коллекцией...
Да и сын с этой его бандой шалопаев и озорников-приятелей тоже хорош, ничего не скажешь! Весь в папочку.
И Ондатр начал мечтать, как спасет милую Муми-маму из этого бедлама, как разъяснит ей тщетность всего сущего и ценность тишины и покоя, чтобы они с ней чинно и спокойно сидели на веранде вдвоем и пили чай без назойливых рассказов о мемуарах и детского шума.
Он лежал в гамаке и мечтал, а дни летели один за другим. В его мечтах у них с Муми-мамой уже был не только собственный тихий домик, но и собственные тихие и послушные, очень воспитанные дети, прекрасно понимающие, как все на свете тщетно и ничтожно...
А Муми-мама, не догадываясь об этом, отправляла детей со свертками еды и бутылками компота к Ондатру и строго наказывала им не беспокоить его: ведь он занят важными размышлениями!
Однажды она, как обычно, позвала Ондатра на вечернее чаепитие и вынесла лампу. Ондатр и не обратил бы на это внимания, если бы не Муми-папа.
— Зачем? — воскликнул он. — Ведь это же значит, что лето кончилось, как ты не понимаешь!
— Оно бы и так кончилось, дорогой, — спокойно ответила Муми-мама. — И это повод назавтра устроить пикник, пока погода позволяет, разве нет?
— Пикник! Пи-хо! — завопил Муми-тролль, и его друзья зааплодировали.
Назавтра они суетились, собираясь на пикник. То и дело Муми-мама пробегала мимо Ондатра с корзинками, свернутыми подстилками и свертками.
— А вы не поедете с нами, господин Ондатр? — спросила она. — Мы выедем на «Приключении» на наш остров! Давайте поедем, ведь будет так хорошо! Мы всякий раз находим что-то интересное! Сам Муми-папа будет у штурвала и даст вам порулить, если вы захотите!
— Нет, спасибо, — язвительно произнес Ондатр, обиженный тем, что Муми-мама сказала «сам Муми-папа» и даже не подумала о том, что он, Ондатр, гораздо лучшая для нее партия. — Ваша семья только и знает, что устраивать приключения и не давать мне отдохнуть!
— Как знаете, — добродушно ответила Муми-мама и понесла последнюю корзинку на причал.
Дом опустел. Ондатр несколько минут наслаждался покоем, а потом задумался.
Похоже, Муми-маме совсем не хотелось тишины. Ей нравилось... нравилось? Точно. Ей нравилось, что Муми-папа постоянно устраивает и себе, и им какие-нибудь события. Женщины любят героев! Как он мог забыть об этом? Вот если бы он, Ондатр, хотя бы раз пустился в путешествие и проявил себя с героической стороны...
Ондатр вылез из гамака и отшвырнул книгу в сторону. Он внезапно почувствовал себя героем, способным на путешествия и свершения. Потирая поясницу и кряхтя, он добрался до морского берега и остановился.
У берега что-то белело. То был парус лодочки хатифнаттов. И Ондатр вскочил в нее, оттолкнулся от берега и подставил парус ветру, совершенно не задумываясь о хатифнаттах-хозяевах. О том, куда плыть и как вернуться, он тоже не думал. В конце концов, герой он или нет? Если и нет, то станет ради Муми-мамы!
Августовское небо было уже высоким, а солнце — светлым, и внезапно Ондатр, подняв голову, увидел стаю стрижей. Они обычно собирались на рассвете, но эти что-то припозднились и летели среди дня — целеустремленно и быстро, унося с собой лето.
А вместо остывающего летнего солнца небо вдруг заволоклось тучами.
Ондатр не обращал внимания на испортившуюся погоду, с упоением представляя себе, как явится на веранду и расскажет о своих путешествиях... приключениях... разумеется, таких же тщетных, как и все сущее, но увлекательных! О том, как ветер надувает белый маленький парус и влечет лодочку все дальше и дальше в открытое море, куда никогда не осмелился бы заплыть Муми-папа на своем «Приключении». Как могучий шторм разбивает лодочку о рифы, и Ондатр отважно выживает на необитаемом острове, а потом угоняет другую лодочку у хатифнаттов (белый парус как раз показался среди волн — хатифнатты, видимо, начинали переплывать на юг вслед за грозами). И как Муми-мама утирает слезы и думает, что все это время в гамаке рядом с ней лежал настоящий робинзон и морской бродяга...
Ондатр даже начал было подумывать о том, чтобы поднять пиратский флаг, но вовремя вспомнил, что не захватил с собой черную материю, да и белую краску для черепа с костями тоже. Впрочем, от более здравой на первый взгляд идеи заделаться китобоем ему тоже пришлось отказаться, так как на лодочке не нашлось гарпуна.
И удочки.
И компаса с морскими картами — впрочем, Ондатр все равно не умел ими пользоваться.
Леденящий ужас начал заползать ему под ребра, а ветер все крепчал, дуя с правой стороны, и поднявшиеся волны все сильнее раскачивали лодочку, захлестывая через борта. Ондатр попытался повернуть парус, чтобы поймать порыв ветра — и, как оказалось, напрасно: парус был плохо закреплен, так что сорвался с рея и улетел, прощально хлопнув над головой...
Весь мокрый, чихая, когда сорванная с гребня волны пена попадала ему на мордочку, Ондатр вцепился в борта обеими лапами. Усы его обвисли, сам он дрожал от холода, а нос горел от соленого морского воздуха. О том, как он вернется на землю, Ондатр старался не думать, потому что внутри него все сразу же сжималось от ужаса. Лодочку вертело и швыряло, верх и низ смешались в ветре и брызгах, и только альбатросы отчаянно вопили в небе...
— Эй, там, на лодке! — вдруг послышались голоса. — Эге! Смотрите, это же дядя Ондатр! Дядя Онда-а-атр!
Ондатр в это время уже настолько обессилел от холода, качки и паники, что сперва даже не понял, что к нему кто-то обращается. А когда понял, решил, что уже умер, и его зовут умершие раньше родственники. Но нет — это «Приключение» возвращалось с пикника, и милая Муми-мама протягивала Ондатру лапу, чтобы он мог подняться на борт.
Ондатр влез и отряхнулся. С него полетели брызги, так что Снифф, стоявший ближе всех, заслонился лапкой.
— Смотрите, что я нашел, — похвастался он, показывая какую-то блестящую загогулину.
— Малыш, — мягко остановила его Муми-мама, — господину Ондатру, верно, сначала нужно дать одеяло и горячего чаю.
— Попейте, дядя Ондатр, — фрекен Снорк протянула термос с остатками чая. Снусмумрик принес большой плед, а Снорк и Муми-тролль вдвоем подтащили шезлонг.
Ондатр плюхнулся в шезлонг, завернулся в плед и чихнул, едва не расплескав чай. Он чувствовал себя очень несчастным среди этих детей, которых еле вспомнил по именам, рядом с этим Муми-папой, которого по-прежнему считал недостойным Муми-мамы, и с Муми-мамой, которая заботливо спрашивала, как он себя чувствует.
— Ни за что бы не подумала, что вы тоже захотите отправиться в путешествие, господин Ондатр, — вдруг сказала она.
Это был удачный момент для того, чтобы заявить что-то вроде «Между прочим, я настоящий герой, морской волк и способен выжить на необитаемом острове, а в молодости хотел стать пиратом и китобоем!». Кто знает, может быть, это помогло бы Ондатру произвести на Муми-маму впечатление...
Но Ондатр заявил:
— С тех пор, как я живу в вашем доме, мне ни минуты не давали побыть одному в тишине и покое! Я думал, что отдохну хотя бы в море, но вы устроили этот ужасный шторм...
Дети за его спиной захохотали, и Ондатр окончательно надулся, решив, что они смеются над ним.
— О, мы постараемся его прекратить, — заверила Муми-мама. — Хотите бутерброд?

@темы: фанфики

---

Снежный фонарь

[Санди Зырянова]

Название: Снежный фонарь
Автор: Санди Зырянова для WTF Moomins 2018
Бета: Масонская ложечка
Размер: драббл, 734 слова
Пейринг/Персонажи: Морра, Туу-Тикки
Категория: джен, префем
Жанр: ангст
Рейтинг: G
Краткое содержание: Морра мечтает о свете и тепле

Тихие снежинки, кружась, падали и падали на Муми-дален. Они скрипели под ногами, сжимаясь — а потом их новые сестры засыпали следы, и вскоре уже невозможно было разобрать, кто прошел по снегу...
Морра обернулась. Да, вот это следы ее ног, а тонкие штрихи рядом — это следы ее длинных юбок. Снежинки лежали у Морры на плечах и на капюшоне, липли к ресницам и не таяли — так холодно было вокруг. А снег на земле был такой ослепительно белый, что даже под тяжестью полярной ночи не казался синим.
И ни огонька вокруг.
Гафса, и Филифьонка, и семейство Муми-троллей — все они спали, запершись в домах и натянув одеяла на самые носы. Некому было зажигать лампы, и приветливые окна не горели сквозь ночную тьму. Лишь однажды Морра заметила какой-то отблеск, белый и безжизенный — но то были всего лишь сверкающие одежды Ледяной Девы, и там, где она прошлась по земле, Морра нашла мертвое тельце какого-то зверька. Она положила его обратно в снег, зная, что по весне все растает и беднягу найдут. А может, и не найдут, и весенние ручьи унесут трупик в ручей, или в реку, или в море... Все будут радоваться теплу, не зная, что зима унесла чью-то жизнь.
— Я люблю смотреть на снежинки, — сказала сама себе Морра. Голос у нее был пустым и глуховатым, холодным, как ночная тьма. — Какая разница, куда они потом исчезают?
Внезапно слабый желтоватый блеск отвлек ее от воспоминаний.
Морра напряглась. Да, это во дворе у Муми-троллей. Но разве они не дрыхнут?
Она заторопилась к дому, но свет был не в доме, а поодаль. Из купальни вышло существо в полосатой курточке и шапчонке и остановилось. Морра осторожно присматривалась к существу. Оно что-то поправляло на земле — то был снежный фонарь, внутри которого горела свеча. А существо напевало под нос: «Я — Туу-Тикки, чую носом теплые ветры...» Голосок был тонким, девичьим.
Так значит, ее зовут Туу-Тикки...
Каждый год это существо складывало большой зимний костер, вокруг которого крутились все существа, не ложившиеся в спячку, и Морра тоже приходила — но сейчас до этого было еще далеко. Однако, по крайней мере, Туу-Тикки смастерила фонарь.
Когда Туу-Тикки ушла, Морра подобралась к ее снежному фонарю и уселась сверху. Но фонарь развалился, а свеча погасла.
Стоял жгучий мороз, но песенка о теплых ветрах почему-то взволновала Морру. В воздухе действительно каким-то образом чувствовалось близкое потепление, хотя объяснить это Морра бы не смогла. Прошло несколько долгих часов, прежде чем Туу-Тикки снова выбралась из купальни, надвигая свою шапчонку на нос и поплотнее запахивая курточку. Она была забавной, и Морре нравилось смотреть на нее.
— Эх, — Туу-Тикки покачала головой и снова принялась строить снежный фонарь.
На этот раз, затеплив свечу, она не ушла в купальню, наоборот — взяла удочку и отправилась удить рыбу подо льдом. Морра села перед фонарем и протянула к свету руки.
Только сейчас она поняла, до чего замерзла. Она мерзла и летом, в самый разгар жары, и никогда ей не удавалось согреться. Маленькая свечка, конечно, не могла ей помочь, но ее свет, пробивавшийся сквозь отверстия снежного фонаря, давал иллюзию тепла и покоя.
И вдруг послышалось скрипение снега — то возвращалась домой Туу-Тикки с уловом, и Морра поспешила уйти.
Туу-Тикки, конечно, заметила ее следы. Но ничего не сказала.
А потом она зажгла свет внутри купальни, и ее тень со взлохмаченными волосами и курносым носом металась на фоне окна — должно быть, Туу-Тикки что-то делала по дому и все напевала свою песенку про теплые ветры. А может быть, она знала и другие песни. Морре хотелось их послушать, но Туу-Тикки пела слишком тихо.
Внезапно тень Туу-Тикки замерла у окна.
С утра Туу-Тикки возилась в саду, складывая один снежный фонарь за другим. Второй, третий, четвертый... Она сделала пять фонарей и в каждый поставила свечу. Зажгла их и спряталась в купальне. Морра подождала, пока она выйдет и отправится по каким-то своим делам, а потом уселась между фонарями.
Ни один из них, ни даже все они вместе не могли бы согреть ее.
Этого не мог даже Большой зимний костер, даже солнце.
Но Морра сидела среди фонарей, наслаждаясь их слабенькими огоньками, пока все они не догорели, а потом уныло побрела прочь.
Конечно, можно было бы сесть на каждый из этих фонарей — тогда ей перепало бы немного тепла, только свечи бы сразу же после этого погасли... А Морре хотелось, чтобы кто-нибудь зажег для нее огонь, который бы не гас.
Ей хотелось бы, чтобы это сделала для нее Туу-Тикки.
Но Туу-Тикки вернулась в свою купальню, зажгла свет в окнах и распевала про теплые ветра и про грохочущие лавины... А Морра брела вдаль, разрастаясь и становясь огромной, как сама полярная ночь.

@темы: фанфики

---

Садик на маяке

[Санди Зырянова]

Название: Садик на маяке
Автор:  Санди Зырянова для fandom Horror 2017
Бета: fandom Horror 2017
Канон: Туве Янссон "Папа и море"
Размер: мини, ок. 1280 слов
Пейринг/Персонажи: Муми-мама, Малышка Мю, Муми-папа и Муми-тролль фоном
Категория: джен
Жанр: хоррор
Рейтинг: R
Краткое содержание: создавая свой уютный мирок, не увлекайтесь...
Примечание/Предупреждения: смерть персонажа

Муми-мама положила еще один мазок на стену комнаты и полюбовалась результатом.
Сейчас из-под ее кисти вышел пион. В прошлый раз Муми-папа перепутал пион с розой, но уж сегодня такого не случится. Пион был совершенно как живой! Муми-мама даже не догадывалась, что умеет рисовать так красиво.
На стене уже возникли угол веранды, и клумбы, обложенные ракушками, и яблони. И жимолость. Вот с жимолостью было сложнее — она не любит холодный ветер и море, она выбирает уютные, хорошо прогретые места… и к тому же Муми-мама не была уверена, что правильно ее рисует.
— Можно, я нарисую ежа? — воскликнула Малышка Мю.
— Ну нет, я тоже хочу позабавиться, — строго возразила Муми-мама. — Будь умницей, и тогда я нарисую ежика для тебя.
Малышка Мю, маленькая и стремительная, как само движение, унеслась куда-то на остров. Маленький, как и она, неприветливый, как и она. Здесь дули могучие ветры, здесь суровое море билось в скалы. Остров был хозяином ветров, моря и скал, а розовым кустам Муми-мамы на нем места не находилось. Вздохнув, Муми-мама принялась за ежика.
Она нарисовала сову на дереве, и лисичку за кустом, и даже серый волчий хвост, высовывавшийся из-за веранды (серый цвет у нее получился, когда она хорошенько развела сажу водой — ведь на маяке нашлись только зеленая, голубая и коричневая краски, для черного цвета приходилось брать сажу). Ах, как ей не хватало красной краски, чтобы рисовать розы и яблоки!
Ветер налетел на маяк, ударился невидимым телом о стекло. Опять начинало штормить. «Мы здесь, как в окружении, — грустно подумала Муми-мама. — Окружены то штормом, то волнами, то одиночеством. Как же я хочу оказаться дома, в Муми-дален, а не на этом неприветливом острове!»
Она обняла нарисованную яблоню. Шум штормящих волн внезапно смолк, а кора стала теплой. Муми-мама стояла в своем садике, и под ногами ее возился и пофыркивал только что нарисованный ежик.
Вошли Муми-тролль и Муми-папа.
— А где это мама? — спросил Муми-тролль.
— Наверное, пилит дрова или холит свой садик, — рассеянно отозвался Муми-папа. — Или пошла на прогулку. О, смотри, что она успела нарисовать, пока нас не было! Новое дерево, и ежик, и лиса…
— И цветы, — сказал Муми-тролль.
Муми-мама, спрятавшись за кустом, смотрела, как они готовят чай, и втихомолку посмеивалась. Давно Муми-мама так не развлекалась! Главным было не выдать себя. Она очутилась там, где и должна была быть, — у себя дома в Муми-дален, и даже если что-то не удалось нарисовать как положено, все равно это был ее садик и ее веранда. И из-за реки доносился голосок далекой кукушки. Муми-мама прикорнула под яблоней и уснула.
Тем временем Муми-папа и Муми-тролль искали ее по всему острову. Но Муми-мама об этом не знала; проснувшись, она вернулась домой, зажгла свечи и принялась подрубать новое полотенце.
— Куда ты пропала? Разве можно так нас пугать? — выговорил ей потом Муми-папа. Когда-то давно они договорились, что никогда не будут беспокоиться друг о друге. Муми-мама и сейчас так поступала. Но Муми-папа был с ней не согласен. Ведь море, остров и жилище на маяке — это совсем не то, что их уютный домик и путешествия с хатифнаттами! Кто знает, что случится, если вдруг вот так взять и исчезнуть?
— Иногда хочется что-нибудь изменить в жизни, — заметила Муми-мама. — Все принимают очень многие вещи как должное, в том числе и самих себя… а это напрасно, разве нет, дорогой?
Она не убедила Муми-папу, но и не стремилась к этому. И пока Муми-папа был поглощен своими наблюдениями за морем, Муми-мама все больше и больше времени уделяла садику на стене. Она заметила, что кое-что надо бы перерисовать. А еще она нарисовала нескольких маленьких Муми-мам — чтобы, если ее заметят на стене, когда она опять уйдет в садик, все подумали, что это не настоящая Муми-мама, а нарисованная.
Садик становился все более реальным. Ежик разгуливал под ногами; однажды Муми-мама заметила на его иголках несколько сморщенных зеленых яблок, в другой раз он что-то жевал под корнями дерева. Лиса, осмелев, вылезла из-под куста, и как-то Муми-мама застала ее за пиршеством над пойманным зайцем. Зайца она нарисовала одним из первых и расстроилась; пришлось рисовать нового. Подумав, Муми-мама изобразила целое заячье семейство. А нарисованных мышек теперь ловила нарисованная сова, и ее протяжные крики порой будили Муми-маму, если ей случалось заночевать в садике. Никто этого не замечал — кроме самой Муми-мамы, только Малышка Мю ворчала: «Ты что, не могла и нас нарисовать?»
— Но вы же снаружи, на маяке, — возразила Муми-мама. И нарисовала еще одну веселенькую Муми-маму под кустом сирени.
Медленнее всех оживали эти нарисованные Муми-мамы. Они все еще были плоскими, хотя уже пробовали двигаться — но получалось у них плоховато.
Однажды Муми-мама споткнулась и так сильно ударилась лапой об острый сучок, некстати нарисованный ею на яблоне в погоне за идеальным сходством, что брызнула кровь. От этого Муми-мама окончательно потеряла равновесие и шмякнулась прямо на одну из своих маленьких копий.
— О-ой, больно-то как, — вздохнула она, встряхивая лапу и поднося ее к губам, и принялась, как в детстве, засасывать ранку, трогая языком содранную кожу. От этого боль уменьшилась.
А нарисованная Муми-мама — наоборот, увеличилась и перестала быть плоской. Она стояла перед настоящей Муми-мамой и смотрела на нее живыми, вопросительными глазами. Муми-мама вытащила лапу изо рта и приветливо поздоровалась. Но нарисованная Муми-мама молчала, только капли крови Муми-мамы-настоящей алели на ее мордочке.
Теперь Муми-маме особенно не терпелось оказаться в нарисованном садике. Ведь там была почти ожившая маленькая Муми-мама! Кто знает, может быть, ей удастся оживить и других нарисованных Муми-мам? И как только Муми-тролль, взяв штормовой фонарь, вышел на побережье, а Муми-папа удалился в верхнюю комнатку, чтобы вести записи, Муми-мама обхватила уже привычным жестом яблоню — и нырнула в садик…
Они сразу окружили ее. Плоские, маленькие, молчаливые, они стояли вокруг и неумолимо сжимали кольцо. И на их мордочках, уже совсем не похожих на мордочку настоящей Муми-мамы, читалась угроза.
— Что… что вам нужно? — вскрикнула Муми-мама. Наперед вышла одна из нарисованных — не плоская, выглядевшая почти живой.
— Мы хотим жить. Ты можешь дать нам это, — сказала она.
— Подождите! Вы и так здесь живете! Вы и так… я дам вам все…
Они бросились на нее, и ее крики захлебнулись, потому что плоские, острые лапки нарисованных Муми-мам с колкими и режущими пальчиками впились в нее со всех сторон. Ноготки раздирали ее шкурку на полосы, раскрытые рты приникали к ранам. Как ни сопротивлялась Муми-мама, нарисованных было слишком много. Самая первая — почти живая — содрала с Муми-мамы чудесный пояс с изумрудами, который подарил ей Муми-папа, и нацепила на собственную талию. Самая большая вгрызлась в горло Муми-мамы, причмокивая и всхрапывая. Остальные попадали на четвереньки и припали ртами к луже крови, натекшей из-под Муми-мамы…
А сверху на умирающую Муми-маму, которую уже невозможно было узнать — так растерзали ее нарисованные копии, — спикировала сова, которой показалось мало мышек, и утащила под куст оторванную лапу лиса, и волк вышел из-за веранды, рыкнул на прочих — те попятились, дали ему возможность насытиться, и снова взялись доедать то, что еще оставалось от Муми-мамы.
И все-таки ее одной было слишком мало. Самая первая выглядела, двигалась, думала совершенно как живая — почти как живая, но ее товарки все еще казались плоскими и безжизненными. И тогда самая первая, поправив пояс, шагнула вперед — за пределы нарисованного Муми-далена…

***
— Море унесло домик рыбака, — воскликнул Муми-папа. Даже если бы он сейчас и заметил, что Муми-мама — не та, что раньше, он не придал бы этому значения. Здесь, на острове, все было не таким, как раньше.
— Может быть, позаботимся о нем? — спросила Муми-мама и нерешительно покосилась на Муми-папу и Муми-тролля, стоявшего рядом. Она надеялась, что сказала то, что и настоящая Муми-мама сказала бы на ее месте.
— Пойду и посмотрю, нужна ли ему помощь, — заявил Муми-папа. Муми-тролль вызвался с ним. А Муми-мама, дождавшись, когда они уйдут, спросила у Малышки Мю:
— Хочешь, я нарисую и тебя на стене? Ведь мне одной там очень скучно.
— Хочу, хочу, — обрадовалась та.
— Я научу тебя, как попадать внутрь, — обещала Муми-мама. — Ты только будь умницей!
— А Муми-папу и Муми-тролля с его лошадками ты тоже нарисуешь?
По мордочке Муми-мамы пробежала торжествующая гримаса. Этих троих, пожалуй, как раз хватит на всех… а если еще и лошадки!
— Обязательно, — сказала она, широко улыбаясь. — И рыбака тоже!

@темы: фанфики